Я никогда не читал ничего подобного. Я никогда не читал подобного, что

непосредственно обращается к моим внутренностям. И я понимаю, что не должен. Я

понимаю, что это, так или иначе, не поможет, не научит меня ничему, не даст мне

подсказку, где она могла бы сейчас быть. Я уже понимаю, что чтение этого сделает меня

еще более сумасшедшим.

Но я не могу удержаться и вновь тянусь к ее блокноту.

Я повернул его и снова открыл.

Действительно ли я уже сошла с ума?

Произошло ли это уже?

Как я узнаю?

Мой интерком кричит так внезапно, отчего я спотыкаюсь о собственное кресло и

оказываюсь возле стены, позади моего стола. Мои руки не перестают дрожать; лоб покрыт

капельками пота. Моя перевязанная рука внезапно стала гореть, а ноги стали слишком

слабыми, чтобы устоять на них. Я должен сосредоточиться, поскольку принимаю

входящее сообщение.

– Что? – требую я.

– Сэр, я только хотел переспросить, все ли хорошо с вами. Собрание, сэр, если конечно

я понял неправильно время, то я прошу прощения, сэр. Я недолжен вас беспокоить.

– О, ради Бога, Дэлалью, - я попытался унять дрожь в голосе. – Перестань извиняться.

Я уже в пути.

– Да, сэр, - говорит он. – Спасибо, сэр.

Я прервал связь.

А потом, взяв блокнот и засунув его в карман, вышел за дверь.

Глава 11

Я стою на краю Квадранта и наблюдаю, как тысячи лиц устремлены на меня. Мои

солдаты. Построенные в одну линию в своих униформах. Черные рубашки, черные брюки,

черные ботинки.

Без оружия.

Кулак левой руки каждого прижат к сердцу.

Я прилагаю все усилия, чтобы сосредоточиться… на внимании и поставленной мною

задаче; но мне это не удается из-за спрятанного в моем кармане блокнота, на который

давит форма, а секреты его содержания мучают меня.

Я сам не свой.

Мысли запутались в словах, которые, к тому же, не являются моими собственными. Я

должен глубоко вдохнуть, чтобы очистить голову; мой кулак то сжимается, то

разжимается.

– Сектор 45, - говорю я, выступая непосредственно на площади в микрофон.

Они тут же переместились, откинув левую руку, и поместили правый кулак себе на

грудь.

– У нас есть множество вещей, которые стоит обсудить, - говорю я, - и первая самая

очевидная. Я машу рукой. Изучаю их выражения лиц.

Их изменчивые мысли так очевидны.

Они думают, что я не более чем простой невменяемый ребенок. Они не уважают меня;

они неверны мне. Они разочарованы тем, что я стою перед ними; они злы; им противно

видеть меня живим, а не мертвым от той раны.

Но они боятся меня.

Это все, что мне нужно.

– Я был ранен, - продолжаю я, - когда преследовал двоих сбежавших солдат. Адам

Кент и Кенджи Кишимото сотрудничали в разработке плана побега, целью которого

являлось похищение Джульетты Феррарс – нашего нового оружия и важного компонента

Сектора 45. Им предъявлены такие обвинения, как незаконное похищение и удерживание

г-жи Феррарс против ее воли. Но самое главное – они справедливо обвиняются

предателями Восстановления. Когда они будут найдены – их казнят на месте.

Одно из самых простых чувств, которое можно легко прочесть – это страх. Даже на

стойком лице солдата.

– Во-вторых, - на этот раз я говорю уже чуть медленнее, - в целях ускорить процесс

стабилизации Сектора 45, граждан и предотвратить хаос, что был вызван в связи недавних

событий, к нам присоединился Верховный Главнокомандующий. Он прибыл, -

продолжаю я, - тридцать шесть часов назад.

У некоторых опустились руки. Они забыли самих себя. Их глаза широко открыты.

Окаменевшие.

– Вы должны поприветствовать его, - говорю я.

Они падают на колени.

Это странно – иметь такую власть. Интересно, гордится ли мой отец тем, что создал. Я

могу опустить тысячи взрослых мужчин на колени, сказав всего несколько слов; но только

с помощью его титула. Эта ужасная вещь, вызывающая своего рода привыкание.