находят его чрезвычайно схожим.

Известия об обеде в Москве и т. д. меня радуют [377] и в то же время

несколько пугают. Я не думаю, чтобы теперь такое время, когда нужно шуметь.

Вы прочтете в «Nord» небольшое письмо, написанное мною в ответ на статью, помещенную об этом обеде; там была несправедливая выходка против

славянофилов — как будто они не желают освобождения крестьян, между тем как

они-то больше всех и хлопотали о нем. Я в этом письме заступаюсь за них с этой

только точки зрения. Я это сделал в угоду Черкасскому, письмо которого не было

бы принято. Впрочем, и мое, пожалуй, не примут.

Пушкина (то есть издания) еще нет здесь. Гг. «Современники» также не

выслали свой декабрьский номер. О свадьбе Ол. Алекс. ничего не слыхал. Она в

Ницце, и здоровье ее хорошо. Жаль мне очень бедного Дружинина. Боткин только

на днях получил письмо от него (оно провалялось месяца два на почте) и тотчас

отвечал ему. Наружность Дружинина мне весьма не понравилась уже в Занциге.

Знаете ли, мне почему-то кажется, что у него должен быть diabete sucre (моча с

294

сахаром), весьма быстро изнуряющая и опасная болезнь. Нельзя ли шепнуть об

этом Шипулинскому? «Иногда и слепая свинья набредет на желудь», — гласит

немецкая пословица, и, может быть, моя мысль справедлива.

Погода у нас здесь стоит чрезвычайно ясная и холодная. Говорят, в Венеции

выпал сильный снег, и лагуны замерзли. Боятся, как бы в карнавал не пошли

дожди. Здоровье мое если не хорошо, то по крайней мере удовлетворительно.

Мучений нет, а уж ormalais'a (недомогания (франц.), я и не надеюсь отделаться.

Ждите двух больших пакетов через несколько дней. Да непременно

вышлите сюда «Атеней». Если увидите Д. Колбасина, напомните ему, что я жду

от него ответа на некоторые мои запросы. Пишите мне пока в Рим, poste restante.

Я отсюда окончательно выезжаю только 1(13) марта. Жму вам дружески руку и

остаюсь И. Т.

Р. S. Поклонитесь от меня кн. Вязем. да сходите наконец к графине Ламберт

и попросите ее написать мне свое мнение об «Асе», — нужды нет, выгодное или

невыгодное».

* * *

В 1858 году предпринял и я поездку в Европу, после десятилетнего

безвыездного пребывания в России. Любопытно было узнать новые порядки, воцарившиеся на Западе в течение этого времени. Перемен, и нравственных и

материальных, было много. За исключением Берлина, где строительная горячка

началась только с франко-прусской войны 1870 года, старые города .Европы, как

Париж, Вена, Дрезден, сделались почти неузнаваемы. Стремление к роскоши

существовало и до Второй империи, поддерживаемое громадным торговым

производством и обогащением буржуазии; но с Наполеона III оно забыло все

приличия. Повсюду возникали великолепные, как общественные, так и частные

здания, опрокидывались памятники старины, уничтожались исторические дома и

улицы; по примеру Парижа, каждая столица, каждый значительный пункт

населения (за исключением, повторяем, Берлина, остававшегося до поры-времени

старым и грязным городом) как бы решились отделаться от своего прошлого, смыть с себя последние остатки средневекового быта и начать для себя новую эру

существования со вчерашнего дня. Одобрение со стороны многочисленных

рабочих и мещан, заинтересованных в постройках, поддерживало общее

одушевление; но когда наступил кризис, капиталы скрылись в банкирских

конторах, а фабричное производство, превзошедшее потребности рынков и

населения, остановилось; явились для всех — предпринимателей и исполнителей

— разочарование и нищета. До тех пор на улицах европейских городов шел

постоянный пир и праздник. Увеселительные заведения множились со всех

сторон ежедневно, принимая тоже громадные размеры, и в уровень с ними

разрастались вкусы и требования рабочих и мещан, которые уже составляли их

верную статью дохода. Вид общего благосостояния на Западе обманывал

туристов и заставлял их думать, что средства каждого посетителя этих волшебных

замков увеличились по крайней мере в десять раз за последнее время. Зрелище