до конца. В объявлении о подписке и в особой статье она сообщала подписчикам

своим, что принуждена была отказаться от участия и содействия автора «Записок

охотника» по разности взглядов и убеждений и уволить его от сотрудничества в

журнале [404]. Удар был верно рассчитан. Он возмутил Тургенева, имевшего все

доказательства противного, возмутил более, чем все выходки «Свистка», образовавшегося при журнале, более чем всякие другие уколы, рассеянные на

страницах журнала, как, например, тот, где говорилось о модном писателе, следующем в хвосте странствующей певицы и устраивающем ей овации на

подмостках провинциальных театров за границей. Тургенев решился публично

опровергнуть такое известие, и вот что говорит он в своей статейке по поводу

«Отцов и детей» (1868—1869) (см. посмертное издание 1883 года, стр. 118):

«Друзья мои, не оправдывайтесь никогда, какую бы ни взводили на вас клевету; не старайтесь разъяснить недоразумения, не желайте — ни сами сказать, ни

услышать последнее слово. Делайте свое дело, а то все перемелется... Пусть

следующий пример послужит вам в назидание; в течение моей литературной

карьеры я только однажды попробовал «восстановить факты». А именно: когда

редакция «Современника» стала в объявлениях своих уверять подписчиков, что

она отказала мне по негодности моих убеждений (между тем как отказал ей я, несмотря на ее просьбы — на что у меня существуют письменные

доказательства), я не выдержал характера, я заявил публично, в чем было дело, и, конечно, потерпел полное фиаско. Молодежь еще более вознегодовала на меня...

«Как смел я поднимать руку на ее идола! Что за нужда, что я был прав? Я должен

был молчать». Этот урок пошел мне впрок...» [405]

Но если Тургенев каялся в своем вмешательстве в дело, касавшееся до него

лично, то еще в сильнейшей степени раскаивался и Некрасов в том, что начал его

так смело и решительно. Правда, что, благодаря необыкновенной даровитости

своих главных журнальных сотрудников и приобретенной ими чрезвычайной

популярности, он торжествовал долгое время победу на всех пунктах. Но все это

не мешало Некрасову сознавать грехи своей полемики. Когда составитель краткой

биографии Тургенева, приложенной к I тому посмертного издания его сочинений

1883 года, указал Некрасову еще в 1877 году, незадолго до его смерти, некоторые

черты этой полемики, то получил от него в извинение замечание, будто он тут без

вины виноват и, находясь на охоте, не думал вовсе о статьях «Современника». Не

знаем, насколько подобное оправдание может быть принято от редактора

влиятельного журнала, знаем только, что обращение к подписчикам состоялось с

308

его согласия и под его влиянием. Гораздо откровеннее был Некрасов со мной

лично, когда однажды, возвращаясь поздно ночью от кого-то, он мне неожиданно

сказал: «Я вас уважаю особенно за то, что вы не сердитесь, как другие, за выходки

«Свистка» против наших литераторов. Могу вас уверить, что я серьезно думаю

положить им конец». Но «Свисток» процветал и после того еще пуще, кажется, чем прежде. Несколько дней спустя после замечания Некрасова он сам приехал

утром ко мне и целый час говорил в кабинете о постоянном присутствии образа

Тургенева перед глазами его днем и особенно ночью, во сне, о том, что

воспоминания прошлого не дают ему, Некрасову, покоя и что пора кому-нибудь

взяться за их примирение и тем покончить эту безобразную (так он выразился) ссору [406]. Но Тургенев уже не походил на человека, с которым легко

помириться по слову постороннего, третьего лица. Когда я передал ему в письме

весь происходивший у нас разговор, он отвечал ссылкой и указанием на новую

выходку против него в «Современнике» и более не заикался о предмете. Говоря

вообще, никто яснее Некрасова не видел собственных проступков и прегрешений

и никто не следовал так постоянно по раз выбранному пути, хотя бы и

осуждаемому его совестью. Это была странная настойчивость, которую подчас он

старался искупить великодушием и готовностью на многочисленные жертвы.

Можно сказать, что он всю жизнь состоял под настоятельной потребностью

самоочищения и искупления, не исправляясь от грехов, в которых горячо каялся.