Предсдатель, секретарь и Орденеръ, казалось, сильно поражены были при вид таинственнаго ящика.

Епископъ продолжалъ:

— Выслушайте меня, благородные судьи. Сегодня, когда я возвратился въ свой дворецъ отдохнуть отъ утомленія минувшей ночи и помолиться за осужденныхъ, ко мн принесли этотъ запечатанный желзный ящикъ. Мн сказали, что смотритель Спладгеста принесъ его утромъ во дворецъ, чтобы вручить лично мн, утверждая, что въ немъ безъ сомннія заключается какая то сатанинская тайна. Онъ найденъ былъ на тл святотатца Бенигнуса Спіагудри, трупъ котораго вытащили изъ Спарбскаго озера.

Орденеръ удвоилъ вниманіе. Присутствовавшіе въ зал хранили благоговйное молчаніе. Предсдатель и секретарь какъ преступники потупили головы. Можно было сказать, что оба они лишились свойственной имъ наглости и коварства. Въ жизни злодя бываютъ минуты, когда онъ теряетъ всякое присутствіе духа.

— Благословивъ этотъ ящикъ, — продолжалъ епископъ: — я вскрылъ печать, на которой, какъ и теперь еще видно, изображенъ древній уничтоженный гербъ Гриффенфельда. Я дйствительно нашелъ въ немъ сатанинскую тайну. Судите сами, господа, выслушавъ меня съ полнымъ вниманіемъ. Дло идетъ о человческой крови, за каждую каплю которой взыщетъ Господь.

Затмъ, открывъ таинственный ящикъ, онъ вынулъ изъ него пергаментъ, на которомъ была слдующая надпись: „Я, докторъ Блакстамъ Кумбизульсумъ, передъ смертью завщаю передать капитану Диспольсену, повренному въ Копенгаген бывшаго графа Гриффенфельда, этотъ пергаментъ, писанный весь рукою Туріафа Мусдемона, служителя канцлера графа Алефельда съ тмъ, чтобы вышеупомянутый капитанъ воспользовался имъ по своему благоусмотрнію. Молю Бога отпустить мн мои прегршенія. — Копенгагенъ, одиннадцатаго января, тысяча шестьсотъ девяносто девятаго года.

„Кумбизульсумъ“.

Конвульсивная дрожь пробжала по членамъ секретаря.

Онъ хотлъ говорить, но не могъ вымолвить ни слова. Между тмъ епископъ передалъ пергаментъ блдному и взволнованному предсдателю.

— Что я вижу? — вскричалъ тотъ, развертывая пергаментъ: — Докладъ благородному графу Алефельду о средств законнымъ путемъ избавиться отъ Шумахера!.. Клянусь вамъ, почтенный епископъ…

Пергаментъ выпалъ изъ рукъ предсдателя.

— Читайте, читайте, милостивый государь, — продолжалъ епископъ: — я не сомнваюсь, что вашъ недостойный служитель воспользовался вашимъ именемъ, подобно тому какъ онъ злоупотребилъ именемъ злополучнаго Шумахера. Посмотрите однако, что надлала ваша немилосердная ненависть къ павшему предмстнику. Одинъ изъ вашихъ приближенныхъ отъ вашего имени готовилъ ему гибель, въ надежд безъ сомннія выслужиться у вашего сіятельства.

Эти слова успокоили предсдателя, показавъ ему, что подозрнiя епископа, знавшаго тайну желзнаго ящика, пали не на него. Орденеръ тоже съ облегченіемъ перевелъ духъ. Онъ понялъ, что невинность отца Этели обнаружится вмст съ его собственной. Онъ глубоко изумлялся странной судьб, которая заставила его преслдовать страшнаго разбойника, чтобы отыскать тотъ ящикъ, который несъ съ собой его старый проводникъ Бенигнусъ Спіагудри. Онъ искалъ его, между тмъ ящикъ слдовалъ за нимъ. Онъ задумался надъ страшнымъ урокомъ случая, который чуть было не погубилъ его за этотъ ящикъ, а теперь имъ же спасаетъ.

Предсдатель, вернувъ къ себ самообладаніе и выказывая негодованіе, раздляемое всми присутствовавшими, сталъ читать длинную записку, гд Мусдемонъ излагалъ подробности сатанинскаго замысла, который и выполнилъ, какъ извстно читателю этой повсти. Нсколько разъ секретарь пытался оправдываться, но каждый разъ крики присутствовавшихъ въ засданіи принуждали его умолкнуть. Наконецъ чтеніе кончилось среди общаго ропота ужаса и негодованія.

— Стража, схватите этого человка! — сказалъ предсдатель, указывая на секретаря.

Презрнный, не сопротивляясь, безмолвно сошелъ съ своего мста и переслъ на позорную скамью, осыпаемый проклятіями народа.

— Судьи, — сказалъ епископъ: — трепещите и радуйтесь. Истина, обнаруженная передъ вами, подтвердится сейчасъ показаніемъ тюремнаго духовника, нашего достойнаго брата Афанасія Мюндера.

Дйствительно, епископъ явился въ сопровожденіи Афанасія Мюндера, который, поклонившись своему пастырю и трибуналу, по знаку предсдателя началъ:

— То, что я скажу, сущая правда. Да накажетъ меня Господь, если произнесу хоть одно слово не съ добрымъ намреніемъ! Постивъ сегодня утромъ въ темниц сына вице-короля, я уже былъ убжденъ въ невинности этого юноши, хотя вы и осудили его, основываясь на его признаніи. Но вотъ, нсколько часовъ тому назадъ я позванъ былъ подать послднее утшеніе несчастному горцу, такъ безжалостно пораженному на вашихъ глазахъ и котораго вы, уважаемые судьи, осудили на смерть, видя въ немъ Гана Исландца. Вотъ что онъ открылъ мн на смертномъ одр: „Я не Ганъ Исландецъ и жестоко наказанъ за свое самозванство. Принять на себя это имя подкупилъ меня секретарь великаго канцлера, по имени Мусдемон, который назвавшись Гаккетомъ, подготовилъ бунтъ рудокоповъ. Мн кажется, онъ одинъ виноватъ во всемъ этомъ дл“. Затмъ, получивъ мое благословеніе, онъ просилъ меня, не теряя времени, сообщить трибуналу его предсмертное признаніе. Богъ мн свидтель, что я въ точности выполнилъ его просьбу, и да поможетъ мн спасти невинную кровь.

Священникъ замолчалъ, снова поклонившись епископу и судьямъ.

— Ваше сіятельство, — сказалъ епископъ, обращаясь къ предсдателю: — вы видите теперь, что не ложно одинъ изъ моихъ кліентовъ указывалъ на сходство Гаккета съ вашимъ секретаремъ.

— Туріафъ Мусдемонъ, — спросилъ предсдатель новаго подсудимаго: — что можете вы сказать въ свое оправданіе?

Мусдемонъ устремилъ на своего господина взгдядъ, оледенившій кровь въ жилахъ Алефельда. Прежняя самоувренность вернулась къ нему и посл минутнаго молчанія онъ отвчалъ: