— Ахъ, ты вотъ изъ-за чего! Ты общества ищешь.

— Да конечно же. А главное, я черную работу работать не намрена. Взяли бы мужика въ подмогу, коли вамъ надо устраиваться.

— Да вдь это только на сегодня. Какая ты, право… И наконецъ, вдь теб за лто два рубля въ мсяцъ прибавлено жалованья.

— Велики эти деньги, два рубля!

— Такъ не десять же рублей теб прибавить. За эти деньги я къ дтямъ ужъ бонну, гувернантку могу нанять.

— Такъ вамъ и будетъ гувернантка занавски на окна вшать и гвозди въ стну вбивать!

— Ты все съ занавсками… Но вдь занавски къ окнамъ вшалъ Василій Романычъ, а ты только ему помогала.

— Ну, а теперь и помогать не намрена. Да вотъ что… Лучше ужъ намъ честь-честью разойтиться, по хорошему. Какъ сошлись, такъ и разойдемся. Отпустите меня, увольте. Здсь мн не жизнь, а каторга.

Клянчина поморщилась. Приходилось остаться вовсе безъ прислуги.

— Хорошо, но только ты должна дожить, пока я найду себ другую няньку. Завтра Василій Романычъ подетъ въ Петербургъ и привезетъ новую прислугу.

— Нтъ, ужъ, сударыня, пожалуйте мн сегодня расчетъ и паспортъ. Тогда бы я вмст съ кухаркой сегодня и ухала. Намъ и лошадь дешевле вмст нанять до желзной дороги.

— Но какъ же я тебя отпущу, оставшись ршительно одна? недоумвала Клянчина, смшавшись.

— А ужъ это какъ хотите. Не слдовало завозить тогда въ такую глушь прислугу. Вдь вы сказали, что дете на дачу. Я и думала, что это дача. А тутъ ни музыки, никакого даже сада и никакой публики. Вонъ мы въ прошломъ году въ Шувалов жили…

— Да зачмъ теб музыка?

— Какъ возможно! Все-таки пріятно около забора послушать музыку… Нтъ, ужъ отпустите меня.

— Василій Романычъ! У насъ и нянька уходитъ и хочетъ сейчасъ насъ оставить, требуетъ паспортъ и расчетъ, обратилась Клянчина къ мужу, стучавшему молоткомъ въ другой комнат.

— Какъ уходитъ? Съ какой стати? откликнулся тотъ.

— Не могу я, баринъ, здсь у васъ жить. Мочи моей нтъ, отвчала нянька. — Пожалуйте расчетъ, и я сегодня съ кухаркой уду.

— Не отпущу я тебя сейчасъ. Что это за глупости! Ты должна дожить до найма другой прислуги.

— А кухарку вы оставили дожить до второй прислуги?

— Кухарка дло другое, а тебя не отпущу.

— Не отпустите, такъ вдь все равно я буду, сложа руки, сидть… Хоть вы, тамъ, что хотите, а я палецъ о палецъ не ударю, такъ какая же отъ меня будетъ польза?

— Ну, убирайся къ чорту! вспылила Клянчина. — Я пойду въ деревню и какую-нибудь здшнюю бабу найду себ въ подмогу.

— Давно бы такъ и надо сдлать. Здшнія бабы къ здшней жизни привычны, а вы вдругъ везете сюда городскую прислугу. Вчера, вонъ, я вышла за ворота… Идетъ пьяный мужикъ и валится на меня. Я его оттолкнула и сказала ему политичнымъ манеромъ, а онъ мн вдругъ такое слово сказалъ, что просто ужасти. Я не привыкла къ такимъ словамъ. Это въ будни, а что въ праздникъ-то здсь будетъ? Какъ здсь въ праздникъ-то въ новомъ плать погулять на деревню выйти? Съ кмъ здсь компанію водить?

— Ну, довольно, не разсуждай! Сдавай вещи, которыя теб были даны, и убирайся вонъ! крикнула Клянчина. — Василій Романычъ! Разсчитай ее и выбрось ей паспортъ. Я сейчасъ пойду въ деревню и отыщу себ бабу-поденщицу, а ты завтра подешь въ Петербургъ и привезешь новую прислугу.

Нянька была разсчитана и удалилась. Работники лавочника потащили ея сундукъ и подушки со двора. Клянчины сли обдать и ужъ прислуживали себ сами.

— Нтъ, какова наглость! говорила Клянчина про прислугу.

— Не любитъ городская избалованная прислуга деревню. Ей мелочная лавочка нужна, трактиръ, портерная, сообщество сосдской прислуги, чтобъ было съ кмъ колоторить, сплетничать, ругать господъ. Что ей хорошаго на лон природы?

— Да ужъ и для насъ нтъ ничего хорошаго въ этомъ лон природы. Помилуй, двое сутокъ, какъ пріхали сюда, и только и длаемъ, что воюемъ съ кмъ-нибудь. И, какъ видится, этой войн конца не будетъ.

Клянчинъ вздохнулъ и молчалъ. Онъ былъ согласенъ съ женой.

Клянчины остались безъ прислуги. Кухарка и нянька ухали. На рукахъ у Клянчиныхъ остались двое ребятъ. Положеніе было затруднительное.

— Надо бабу какую-нибудь изъ деревни взять или двушку. Такъ безъ прислуги и на одну ночь оставаться нельзя, говорила Клянчина.

— А вотъ я сейчасъ пойду къ нашему лавочнику и попрошу его кого-нибудь рекомендовать. Наврное ужъ онъ здсь всхъ знаетъ, отвчалъ Клянчинъ и отправился.

Лавочника въ лавк не было. За прилавкомъ стоялъ старшій сынъ его.

— Нтъ дома самого-то? спросилъ Клянчинъ.

— Вы про тятеньку? Дома-съ. На огород чай кушаютъ. Пожалуйте… Они завсегда объ эту пору прохлаждаются.

Пришлось итти обратно на дворъ. Тамъ, на огород, подъ большой развсистой вишнею, за столомъ, сидлъ около большого самовара лавочникъ. Онъ былъ въ одной красной рубах, съ непокрытой головой и въ туфляхъ на босую ногу. Глаза его были заспаны. Очевидно, что онъ только-что проснулся отъ послобденнаго сна. Въ волосахъ и въ бород торчали сно и солома.