В главе «О значении жизни» Бергсон говорит о необходимости сопровождения науки философией, чтобы «научная истина дополнялась познанием другого рода, которое можно назвать метафизическим» (с. 231). Что же это за «метафизическое познание»? Это познание, которое одновременно и наиболее отделено от внешнего и наименее проникнуто интеллектуальностью. Бергсон предлагает «поискать в глубине самих себя такой пункт, где мы более всего чувствуем, что находимся внутри нашей собственной жизни». «Резким усилием личности» (личности!) мы погрузимся тогда в чистую длительность. Но что будет двигать нас в этой чистой длительности? Воля? А может быть желание? Приводимый далее отрывок дает нам все основания узнать в «корабле», «плывущем» по «морю длительности» именно желание – «острие, прокалывающее будущее»: «Чем больше мы осознаем наше движение вперед в чистой длительности, тем больше чувствуем взаимопроникновение различных частей нашего существа («материальной» и «интеллектуальной») и сосредоточение всей нашей личности в одной точке, или, вернее, на одном острие, которое вдвигается в будущее, беспрерывно его разрезая. В этом и состоит свободная жизнь и свободное действие» (с. 238). В «точке» желания материальное и интеллектуальное взаимопроникают. Наше предположение становится еще более основательным после того, как мы узнаем о том, что «физическое – это просто перевернутое психическое», что, в свою очередь, объясняет, почему дух «так свободно чувствует себя и так естественно вращается в пространстве» (с. 239–241).

Бергсон устанавливает факт существования особого отношения между «протяжением» (extension) и «напряжением» (distension). Порядок, по Бергсону, – определенное согласие между субъектом и объектом, или «дух, находящий себя в вещах». Дух может развиваться в двух противоположных направлениях. Когда он следует своему «естественному направлению» – тогда это будет развитие «в форме напряжения», непрерывного творчества, свободной деятельности. Когда дух «поворачивает назад», перед нами развитие «в форме протяжения», развитие по типу «геометрического механизма». Но и первый, и второй путь – пути порядка. «Первый род порядка есть порядок жизненный или исходящий от воли, в противоположность второму порядку инерции и автоматизма» (с. 250–258). Если желание – творчество, тогда его следует отнести к порядку в форме напряжения. Желание – не хаос, но порядок. Бергсон говорит о том, что истоки или «резервуары» энергии следует искать не в пространстве, как делает физик, а в психическом, так как всякое протяжение – «перерыв в напряжении» (с. 264). Бергсон заходит так далеко, что говорит: «Не существует вещей; есть только действия» (с. 276).

Бог поэтому – «беспрерывное выбрасыванье струй», он «не имеет ничего законченного; он есть непрекращающаяся жизнь, действие, свобода» (с. 280). Поэтому всякое свободное действие будет творчеством. Более того, «жизненный порыв состоит по существу в потребности творчества. Он не может творить без ограничения, потому что он сталкивается с материей, то есть с движением, обратным его собственному. Но он завладевает этой материей, которая есть сама необходимость, и стремится ввести в нее возможно большую сумму неопределенности и свободы» (с. 294). Вот еще одно важное определение воли: «Воля в одних случаях используется для того, чтобы формировать сам механизм, в других чтобы выбирать механизмы, пускающие его в ход, способ их взаимного согласования, момент самого запуска» (с. 301). Здесь прямо жизненный порыв назван волей, осуществляющей различные функции. Воля (или «жизненный порыв») отвечает и за постепенное накопление энергии, и за «отведение ее по гибким каналам в разнообразных и не поддающихся определению направлениях, ведущих к свободным актам» (с. 304–306).

В самом порыве Бергсон видит всегда действующее противоречие: «Повсюду тенденция к индивидуализации встречает противодействие со стороны противоположной и дополнительной тенденции к ассоциации, а в то же время ею и довершается, как будто множественное единство жизни, увлекаемое в направлении множественности, делает тем большее усилие, чтобы сжаться в самом себе». «Жизненный порыв не является ни чистым единством, ни чистой множественностью; и если материя, с которой он сообщается, вынуждает его выбирать одно из двух, этот выбор никогда не будет окончательным: он будет бесконечно перескакивать с одного на другое» (с. 310, с. 312).

Бергсон полагает, что в истоках жизни лежит некое «сверхсознание», представляющее собой потребность творчества, которая «проявляется только там, где творчество возможно», которая «засыпает, если жизнь осуждена на автоматизм» и «пробуждается, как только вновь возникает возможность выбора» (с. 315). Такое определение «жизненного порыва» дает нам еще одно основание увидеть в нем желание, которое «просыпается» при встрече с объектом (возможность выбора) и «убывает» при несовпадении его «объекта» и «предмета», при подмене удовлетворения, которое может быть достигнуто на пути самосовершенствования и творчества, – поиском удовольствия как «механического» воспроизведения одного и того же алгоритма восприятия.

Перед нами уже целая серия значений жизненного порыва: воля, интуиция, дух, сверхсознание. Потому-то Бергсон и предлагает «видеть жизнь тела там, где она есть в действительности, – на пути, ведущем к жизни духа» (с. 326).

Но восхваление Бергсоном высокой творческой активности и свободы жизненного порыва не должно нас обмануть, потому что при внимательном прочтении «Творческой эволюции» выясняется, что индивид скорее подчиняется жизненному порыву, а не желает свободно. В понимании жизненного порыва или желания Бергсон занимает позицию, общую с той, которую отстаивал Артур Шопенгауэр: общая свобода жизненного порыва в случае каждого отдельного человека оборачиваются необходимостью желания. Иными словами, свободное желание понимается не как качество личности, но как качество жизни вообще. Бергсон пишет: «Жизнь или «поток» проходит, пересекая человеческие поколения, разделяясь на индивидов… Так беспрерывно создаются души, которые, однако, в известном смысле предсуществовали. Это не что иное, как ручейки, на которые делится великая река жизни, протекающая через тело человечества» (с. 330). И еще одна цитата: «Все организованные существа, от низшего до самого возвышенного, с первоистоков жизни до нашей эпохи, повсюду и во все времена только и делают, что выявляют единый импульс, обратный движению материи и неделимый в себе самом» (с. 334).

В главе «Кинематографический механизм мышления и механическая иллюзия» мы снова получаем материал для того, чтобы лучше понять природу желания. У желания много общего с интеллектом. Интеллект же сам создает «пустое», чтобы мыслить «полное», ведь в действительности нет ни пустоты, ни беспорядка, а есть только тот порядок, который не представляет для нас сейчас интереса. Интеллект всегда впадает в иллюзию фактического наличия пустоты или хаоса. Но, коль скоро Бергсону удается доказать, что отрицание – это, на самом деле, сотворение общества, так как всякий раз, когда мы присоединяем «не» к какому-либо утверждению, мы выполняем два вполне определенных акта: 1) интересуемся тем, что утверждает Другой по этому же поводу; 2) объявляем, что его утверждение нужно заменить на противоположное, – то получается, что желание не может быть определено как нужда и нехватка или же как субстанция. Желание не может быть определено и как чистое отрицание, поскольку, всякое отрицание в мире людей есть на самом деле утверждение: «Ни одна идея не выйдет из отрицания, ибо у него нет другого содержания, кроме утвердительного суждения, о котором оно судит» (с. 338).

Ощущение отсутствия чего-либо, неудовлетворенности – не более чем иллюзия, считает Бергсон. Отсюда – один шаг до мысли Шопенгауэра о том, что природа специально заставляет нас почувствовать нужду в Другом человеке, заманивает обещающим счастье желанием, чтобы мы исполнили то, что ей нужно для продолжения рода. Бергсон пишет: «Неоспоримо, что всякое человеческое действие, как мы указывали на это выше, исходной своей точкой имеет неудовлетворенность и вытекающее отсюда ощущение отсутствия чего-нибудь» (с. 341). Правда, если у Шопенгауэра обманывает и создает иллюзии Воля к жизни, то у Бергсона – интеллект, который создает «канву» «ничто», на которой наше действие будет «вышивать» «что-нибудь».