Л Н. Толстой
Шрифт:
Василій Васильичъ жилъ въ Подмосковномъ сел Мдведково и ждалъ. Онъ ждалъ, но самъ зналъ, что ждетъ того, что не можетъ случиться. Онъ ждалъ, какъ ждетъ человкъ передъ умирающимъ близкимъ. Онъ ждетъ, чтобъ совершилось то, что быть должно, но, чтобъ были силы ждать, утшаетъ себя надеждой. Такъ ждалъ Кн. Василій въ с[ел] Медвдкова конца борьбы между сестрой Царевной и братомъ Петромъ. Онъ называлъ для себя эту борьбу [борьбой] между Царевной и Царемъ, но онъ зналъ, что ни Царевна, ни Царь не боролись, а боролись за Царя бояре — Черк[асскій], Б. Голицынъ, Стршневъ и др. и за Царевну стрльцы, Шакловитый, Змевъ, Неплюевъ. Что же онъ не вступалъ въ борьбу? Отчего не становился въ ряды съ ними, a ухалъ въ Подмосковную и сидлъ праздно. Онъ боролся и прежде не разъ; но теперь на другой сторон онъ видлъ новую силу, онъ видлъ, что невидимая сила спустила всы, и съ его стороны тяжести перекатывались на другую. На той сторон была не правда. Правды нтъ никогда въ длахъ правительства. Онъ довольно долго былъ самъ правителемъ, чтобы знать это. Чтоже, правда была въ выбор Годунова, Шуйскаго, Владислава, Дмитрія, Михаила. Правда была разв въ выбор Петра однаго, Нарышкиныхъ, въ выбор Ивана и Петра и Софьи, и какая же правда была теперь въ участіи Петра въ правленіи съ Иваномъ? Или Иванъ Царь, или убогій монахъ, а одинъ Петръ Царь. Не правда была, а судьба. И рука судьбы видна была въ томъ, что творилось. Руку судьбы — это зналъ Кн. Василій, — чтобъ узнать есть врный знакъ: руку судьбы обозначаютъ толпы не думающихъ по своему. Они сыплятся на одну сторону всовъ тысячами, тьмами, а что ихъ посылаетъ? они не знаютъ. Никто не знаетъ. Но сила эта та, которой видоизмнятся правительства. Теперь эти недумающія орудія судьбы сыпались на ту, враждебную сторону всовъ. Кн. Василій видлъ это и понялъ, что его царство кончилось. Прозоровскій здилъ къ Троиц заступить[ся] за Царевну и самъ остался тамъ. Патріархъ тожъ. Сама Царевна здила и т люди, которые на смерть пошли бы за нее, выхали къ ней и вернули ее. На той сторон была судьба, не право, Кн. Василій зналъ это. Право больше было на сторон Ивана, старшаго въ род. Петръ былъ младшій братъ только. А при Иван, какъ при едор, должны были быть бояре — правители, и кому же, какъ не ему, Кн. Василію, быть этимъ правителемъ? Но когда судьба склоняетъ всы на одну сторону, другая сторона, чтобъ удержать всы, употребляетъ средства, губящія право, и тмъ еще больше губитъ себя. При начал борьбы право было ровное, но теперь слабая сторона погубила свое право и чмъ слабе она становилась, тмъ сильне неправда ея становилась видна. Перекачнись всы на нашу сторону, думалъ Кн. Василій, и ясно бы стало, что Петръ съ злодями, съ пьяными конюхами задумали погубить старшаго брата Ивана, благодт[ельницу]-правительницу и хотли убить спасшую царство отъ смутовъ и главнаго труженика Кн. Василія, и мало было плахи для изверговъ. Теперь перекачнулись всы туда и ясно, какъ день, выступало неправо Софьи, называвшейся Государыней, ея развратн[ыхъ] любовниковъ, которые правили Царствомъ и все подъ видомъ управленія за старшаго брата, безотвтнаго дурака и убогаго. Мало того, теперь, что поправить всы: и другое страшное дло выступало наружу — <Софья> подговаривала стрльцовъ къ бунту, и Шакловитый собирался убить молодаго Царя. —
Кн. Василій зналъ все это, но, хитрый старикъ, онъ не дотрогивался до всовъ, чтобъ уравнять ихъ, никто не видалъ, чтобъ онъ приложилъ къ нимъ руку. Онъ удалился отъ всего, посл того какъ Нмецъ Гордонъ, тотъ Нмецъ, который въ землю кланялся ему, просилъ отпуска, тотъ Нмецъ, который, какъ рабъ, служилъ ему 6 лтъ, пришелъ спросить, что длать? Изъ Троицы, отъ младшаго Царя пришелъ приказъ идти съ полкомъ къ Троиц. Кн. Василій сказалъ не ходить къ Троиц, и на другой день ушелъ къ Троиц. Кн. Василій понялъ, что Нмецъ и другіе съ нимъ сдлали это — Нмецъ бережетъ только свою шкуру — не потому, что онъ нашелъ, что то право, а потому, что къ Троиц идти было подъ гору, а оставаться — идти было на гору. Кн. Василій понялъ это и съ тхъ поръ ухалъ въ Мдвдково и только ждалъ. Каждый день летали его послы въ Москву. Онъ зналъ, что длалось, и видлъ, что все больше и больше перевшивало и что онъ, какъ соломенка, вьется, и вотъ оторвется, полетитъ по втру. Онъ послалъ сына въ Москву узнать про Царевну и ждалъ одинъ въ своей комнат. Онъ сидлъ за столомъ и думалъ. Думалъ уже о томъ, какъ его обвинятъ и какъ онъ оправдается. И чмъ больше онъ думалъ, тмъ больше онъ обвинялъ ихъ. И ясны были ему вс ихъ вины.
Но, какъ это бываетъ съ человкомъ въ несчастіи, онъ возвращался къ своему прошедшему и искалъ въ немъ того, въ чемъ упрекнуть себя, и, какъ у всякаго человка, особенно правителя — было много длъ, за которыя и Церковь и судъ, и молва могли осудить его — и казнь Самойловича и казни другихъ, и казна присвоенная — онъ не замчалъ этихъ длъ. Одно было, что заставляло его вскакивать, старика, ударять жилистой рукой по золотному столу: это было воспоминаніе о толстой, короткой, старой женщин, румяненой, бленой, съ черными сурмленными бровями, злымъ и чувствен[нымъ] видомъ и съ волосами на усахъ и бородавкой124 подъ двойнымъ подбородкомъ. Если бъ этаго не было! Ахъ, если бъ этаго не было! — говорилъ онъ себ. —
Онъ всталъ на свои длинные ноги, закинулъ длинныя руки назадъ, отчего спина стала еще сутуловате и вышелъ въ крестовую. Тамъ гудлъ голосъ попа домоваго, читавшаго псалт[ырь] [?]
II.
Хуже всего эти послдніе дни было для Кн. Василія то, что жизнь его, до сихъ поръ такая полная, необходимая, вдругь стала не нужна никому. За вс эти 12 лтъ онъ не помнилъ дня, который бы не былъ полонъ необходимыми длами — длами, которыя онъ одинъ могъ исполнить: быть у Царя и Царевны, быть въ посольскомъ приказ, подписывать, приказывать, смотрть войска, давать, отказывать въ наградахъ и еще много и много. Такъ что часто онъ тяготился этой вчной работой и думалъ: когда это кончится и я буду свободенъ и завидовалъ своему брату и другимъ боярамъ, которые жили въ свое удовольствіе. Теперь онъ былъ125 свободенъ, въ послдніе 6 дней ни одинъ человкъ не пріхалъ къ нему въ Мдведково, — его забыли. Безъ него могли жить люди по старому. Онъ чувствовалъ себя свободнымъ, и эта тишина и свобода мучали, ужасали его. Онъ придумывалъ, чмъ бы ему занять свои дни. Пробовалъ читать. Все было такое чуждое, далекое. Пробовалъ говорить съ женой, невсткой, съ любимцемъ Заскинымъ; вс какъ будто жалли его и говорили только о томъ, о чемъ онъ не хотлъ говорить. Чтобъ наполнить пустоту жизни, онъ цлый день лъ, цлый день пилъ, то спрашивалъ брусничнаго, то клубничнаго [?] меду, то варенья, то леденца, и животъ боллъ ужъ у него. — Посл 6 дней сынъ похалъ въ Москву провдать, и въ это самое утро, какъ сговорились, одинъ за другимъ прізжали гости къ Кн. Василію. Но гости были невеселые; ни одинъ не привозилъ хорошихъ встей.
Какъ тереза, онъ вислъ, но ждалъ. Ждутъ весны и ждутъ втра въ затишье. Онъ ждалъ втра и зналъ, что не будетъ, но когда онъ думалъ, онъ думалъ не какъ стоять, а какъ поплыветь и онъ думалъ, не какъ оправдаетъ, а какъ обвинитъ. А онъ зналъ, что не будетъ втра. Посыпались подъ гору. Онъ былъ одинъ и ему было жутко. Полонъ домъ людей — Карлъ, шуты, но онъ былъ одинъ. Онъ всталъ рано, какъ всегда. Мылся. Карла держалъ мыло, зачесалъ расческой на лобъ, расправилъ, пошелъ къ обдни, позавтракалъ слъ въ комнату у окна ждать. Пріхалъ Зміевъ — брюхатый, потомъ сынъ о Мазеп, о Борис, о взятіи Шакловитаго. Потомъ Сашка Гладкій.126
Василій Васильичъ не сдается, но молчитъ — моложавый сухой старикъ. Карликъ сидитъ, молчитъ, ноги болтаются. Сынъ болтунъ, добродт[ельный], себя одурманиваетъ. Говоритъ о прав. Василій Васильичъ молчитъ, въ душ смется.
Жена узнаетъ, что длаетъ В. В. Онъ пьетъ, стъ, ласкаетъ двокъ. Она видитъ, что это плохо. — Сонъ ей. «Прости». — Онъ тебя стыдится. Невстка — жадная, завистливая, живая. — Проваливается свекровь — бабища твердая, здоровая. Кормитъ грудью обихъ. В. В. просыпается. Щетининъ врный другъ и слуга его ворочаютъ.
* № 5.
Какъ твердо — не двинется — сидитъ на земл латокъ всовъ, на который положена гиря, когда на другую сторону всовъ сыплятъ зерно въ насыпку и какъ вдругъ отъ одной лишней пригоршни зеренъ, вдругъ дернется гиря и медленно поднимается, покачиваясь и повиснетъ, безсильная, туда и сюда мотаясь, отъ прикосновенія пальца ребенка, такъ точно непоколебима 10 лтъ и больше казалась сила Кн. В. Голицына, при Цар едор и при Царевн Софь, правившаго Царствомъ и такъ точно вдругъ посл втораго Крымскаго похода дрогнула эта сила и, когда Князь Борись Голицынъ и Нарышкины отвезли меньшаго Царя Петра къ Троиц и началась борьба между сестрой и братомъ, повисла эта прежняя сила, колеблясь отъ малйшей случайности. Вс видли и знали это, вс бросили ближняго боярина и ни одинъ человкъ изъ тхъ, которые прежніе годы загромаздживали его крыльцо, дожидаясь милости, ни одинъ не навстилъ его съ тхъ поръ, какъ онъ, боясь стрлецкой смуты, затянной Л. Р. Шакловитымъ съ Царевной, ухалъ въ свое подмосковное село Медвдкова. Онъ оставался одинъ съ своей семьей; съ женой, не простившей его за его сношенія съ Софьей, съ брюхатой, больной, слабой невсткой, съ двумя малыми дтьми, съ толпой челядинцовъ, которые, что ни день, то бжали отъ него и съ любимымъ старшимъ сыномъ, бояриномъ Алексй Васильичемъ. Сынъ этотъ, 25 лтній, красавецъ, молодецъ, умница, ученый, знавшій по Латыни, Гречески, по Французски, любимецъ отцовскій, былъ и прежде надежда и радость, а теперь горе и страхъ отца. Вс знали, что сила Князя Василія кончилась и что онъ, какъ соломенка, выбившаяся изъ крыши, вотъ вотъ упадетъ и занесется втромъ въ погибель; но одинъ, самъ Князь Василій, не зналъ этаго. Онъ не могъ врить тому, что такъ вдругъ отъ ничего, отъ горсти зерна, насыпаннаго на другую сторону всовъ, пропадетъ его сила. Онъ только сердитъ былъ и мраченъ. И то, что сынъ его похалъ въ Москву провдать дла, тревожило его. —
Онъ сидлъ передъ обдомъ одинъ въ своей комнат за точенымъ съ аспидной доской столомъ, на точеномъ стул съ пуховой атласной спинкой и, открывъ книгу, смотрлъ въ нее и длинными пальцами водилъ ощупывая по вострымъ краямъ переплета. Въ заднемъ углу у холодной изразцовой печи сидлъ, свсивъ ноженки въ красныхъ сапожкахъ, карликъ Сусликъ, и, поднявъ брови,127 не спуская глазъ, смотрлъ на хмурое, бритое въ подбородк, моложавое лицо стараго Князя. Но Князь взглядывалъ только изрдка въ окно и не чувствоваль взгляда карлика, не чувствовалъ и другаго взгляда большихъ черныхъ, глубокихъ глазъ жены, смотрвшихъ изъ за приподнятого ковра въ задней двери. — Въ комнат было тихо, слышалось тиканье часовъ въ голов олня — подарокъ польскаго посла, — мокрое всхлипываніе дыханія Суслика и шуршанье болтающихся ножекъ по подзору коника, дальше глухое чтенье псалтыри въ крестовой изъ за 2-хъ дверей и изрдка прокашливанье Князя. Въ открытыя окна врывались другіе звуки. Вс эти [дни] были дожди и съ ночи стала ясная оснняя погода съ паутинами. Съ ярко освщенныхъ полей слышались скрыпъ возовъ, грохотъ пустыхъ телгъ и крики мужиковъ и бабъ, возившихъ снопы.