Тут 8 сентября от внезапного удара умер шахиншах. По закону, власть должна была перейти к его старшему сыну, Каосу, но отец с ним давно поссорился и в своём завещании указал преемником младшего отпрыска, от другой жены, звали которого Хосров. Более того, много лет назад, опасаясь, что Каос будет интриговать против сводного брата, шах направил в Константинополь посольство к прежнему василевсу - Юстину - с просьбой усыновить Хосрова (мол, Каос побоится выступать против сына византийского императора), и Юстин согласился.

Стало быть, на троне в Персии волею судеб оказался, говоря формально, названый двоюродный брат Юстиниана! И Хосров, приказав отвести войска от границ Романии, предложил командованию неприятельской армии заключить мирный договор. Велисарий снарядил одного из своих командиров - Ильдигера со свитой - плыть в столицу с донесением императору. Заодно и Сита попросил молодого военного передать жене Комито небольшую грамотку; Ильдигер, естественно, согласился.

Он происходил из вандалов - варварского племени, век до этого захватившего юг Испании, а потом север Африки с Карфагеном. (Между прочим, до сих пор существует испанская провинция, сохранившая в названии отголосок тех событий: Андалусия - «Вандалузия».) Царь вандалов был союзником, другом и вассалом Юстиниана, и в ромейской армии подвизалось много знатных карфагенян. Были они крещёные, но не православные, а так называемые «ариане» - с точки зрения Константинополя, еретики. Сам же Ильдигер, в целях быстрого продвижения по службе, с ходу перешёл из своей веры в православие.

Коренастый, рыжеватый и веснушчатый, он приветливо разговаривал с Комито, передал письмо, рассказал, что у Антонины родилась прелестная девочка, окрещённая Иоанниной, или просто Янкой, Феодосий же с Фотием показали себя в битве при Коммагене с хорошей стороны и вполне заслуженно удостоились благодарности командира Фары.

Посреди беседы доложили о приходе Магны. Девушка вошла и, увидев Ильдигера, неожиданно залилась румянцем, опустила очи, а потом сидела напротив, словно на иголках. Молодой человек тоже был немало взволнован от присутствия нежного создания, сильно напоминавшего Нино в юности. Девушка спросила:

–  Как у маменьки прошли роды? Тяжело?

Он ответил честно:

–  Я, признаться, не посвящён. Знаю только, что, когда уезжал, мать с малышкой чувствовали себя превосходно.

–  Вы надолго в Византий?

–  Думаю, что нет. Если василевс согласится заключить с шахиншахом мир, то направит полномочную делегацию без задержек, дабы вывести оттуда избыточные войска до зимы.

–  Вы тогда вернётесь в столицу тоже?

Ильдигер улыбнулся:

–  О, предугадать невозможно. Мы, военные, люди подневольные и зависим от приказов начальства.
– Чуть помедлил, а потом заключил явным комплиментом: - В случае моего возвращения, был бы рад вновь увидеться с вашей милостью.

Магна покраснела, но нашла в себе силы поддержать начатую тему:

–  Я бы тоже не возражала против новой встречи.

Не была в стороне и бабушка Комито. Провожая гостя, наклонилась к нему поближе и проговорила вполголоса:

–  Вы, по-моему, очень ей понравились.

Молодой человек, зардевшись, приложил руку к сердцу:

–  Я весьма польщён. Благосклонность падчерицы самого Велисария дорогого стоит!

–  Непременно заходите ещё.

–  Обязательно воспользуюсь вашим приглашением.

Разумеется, предложение Хосрова о мире было радостно встречено императором. Он давно считал войну с Персией слишком дорогой. Думал о походе на Запад и желал сконцентрировать средства и военные силы для завоеваний в Италии, Африке и Испании. Сделал распоряжение: Сите с небольшим гарнизоном оставаться в Даре, Велисарию с семитысячным войском возвращаться в Константинополь.

В то же время ситуация в городе складывалась сложная. Участились разбои и поножовщина, недовольных становилось всё больше, а сенатор Пров не сидел сложа руки, и его доверенные лица проводили работу среди димотов - ярых сторонников как «синих», так и «зелёных», тайно раздавали оружие, брали на содержание стасиотов - заправил в партиях ипподрома. Основное возмущение нарастало по двум линиям - экономической и религиозной. Стасиоты и настраивали народ: мол, куда мы идём с этими грабительскими поборами и расколом Церкви? Почему автократор бездействует? Нужен ли такой самодержец? Может, поменять на другого - скажем, на Ипатия, потому что тот - племянник Дикора?… Разговоры на эти темы слышались повсюду. Было достаточно искры, чтобы вспыхнуло всё вокруг - как в прямом, так и в переносном смысле.

Кризис разразился вслед за Рождеством - в январе 532 года.

Игры на ипподроме открывались 10 января. Цирк был полон, гомонил, бурлил, все собравшиеся ждали появления автократора. Зазвучали трубы и барабаны, вдоль кафисмы (царской трибуны) выстроились гвардейцы его величества, и народ увидел Юстиниана, облачённого в красное, а на голове самодержца сверкала стемма - металлический обруч, изукрашенный золотом, драгоценными каменьями и эмалью, на венце был крест, по бокам - подвески из жемчуга. Василевс казался несколько усталым - за прошедший год он слегка спал с лица; видимо, бессонные ночи и кипучая деятельность по выстраиванию государственной власти отражались на его самочувствии. Или сильно переживал, что ему изменила Феодора? Кто знает! Весть о смерти ул-Кайса царь воспринял достаточно равнодушно и в своих разговорах с императрицей больше никогда не вспоминал об арабе.

Тот январь был довольно мягкий (мы сказали бы сегодня - «плюсовая температура»), и совсем не влажный, сухой. Иногда даже солнце появлялось из-за войлочных туч.

И Юстиниан появился в цирке, как второе солнце. Ипподром взорвался: «Аvе, imperator! Vivat, Vivat!»

Неожиданно с западной трибуны, где сидели «зелёные» и «синие», выделилась группа возмущённых мужчин, явно разгорячённых выпитым, и решительным шагом двинулась к кафисме (находившейся на восточной стороне цирка). Перед рядом гвардейцев люди остановились, и главарь прасинов - разлохмаченный, с длинными развевающимися космами, в грязном зелёном плаще - поднял правую руку и довольно грозно сказал: