–  Я укрою их у себя в храме!

А восставшая чернь взревела:

–  В церковь! В церковь!

Храм же находился на другом берегу Золотого Рога. Но идти обратно к Калинникову мосту было далеко, и стократно возрастал риск, что гвардейцы эпарха попытаются отнять осуждённых. Бунтари побежали к морю, принялись хватать лодки, прыгать в них и грести на другую сторону залива. Впереди был священник в развевающейся ризе. Он серебряным крестом указывал путь. И гребцы, глядя на него, воодушевлялись: «С нами Бог! С нами Бог!»

Вот уже и суша, каменные стены Константинополя, крупные ворота Святого Феодосия, стражники на них:

–  Кто? Куда? Почему толпой? Осади, назад!
– но, увидев священнослужителя, отступили, пропустили ораву.

Люди миновали ворота, близстоящую церковь Святого Феодосия и направились к храму Святого Лаврентия, быстро затекли внутрь.

–  Двери! Закройте двери!
– повелел настоятель.

Служки без вопросов повиновались, щёлкнули засовами.

Все попадали на колени, начали молиться.

Мина пришёл в себя и остатками пальцев совершил крестное знамение. Плача, прошептал:

–  Пресвятая Дева! Ты спасла меня! Господи, помилуй!
– посмотрел на Флора, скрючившегося рядом, и проговорил: - Флор, дружище!

Тот взглянул на него мутными глазами:

–  Ты сказал «дружище»?

–  Я сказал «дружище». Смерть нас побратала… Нет отныне «синих», «зелёных». Кончена вражда. Мы теперь друзья, и у нас общий враг - Евдемон, взявший нас, и Трибониан, осудивший нас, и Юстиниан, осенивший казнь!

–  Осенивший казнь… - повторил венет и тоже расплакался.
– Мы служили императору, защищали его, а он… отплатил неблагодарностью… да, отныне у нас общий враг!

И они соединили изуродованные окровавленные ладони без пальцев.

В это время снаружи храма появились гвардейцы градоначальника вместе с ним самим. Евдемон треснул кулаком по закрытой двери:

–  Именем его величества! Отворяйте быстро!

Но в ответ не услышал ни шороха, ни голоса. Заключил:

–  Хорошо же, мерзавцы. Вы подохнете там от голода. Церковь окружена. И никто на свете вам уже теперь не поможет.

Самодержец собрал у себя во дворце самых преданных собственных соратников, чтобы посоветоваться, как быть. У него присутствовали: Иоанн Каппадокиец, Пётр Варсима, Пётр Патрикий, Гермоген и Нарсес. Не было только Велисария, незадолго до Рождества вернувшегося из Персии с семитысячной армией. Простудившись в дороге, он отлёживался дома.

Царь велел всем садиться и открыл дебаты:

–  Я желал бы услышать ваше мнение, господа. Евдемон чрезвычайно обеспокоен. По его докладам, ситуация в городе может выйти из-под контроля. Всюду возникают скопления черни, как прасинов, так и венетов, все они требуют помиловать осуждённых на казнь. К ним присоединяются прочие оборванцы. И отдельным отрядам конных гвардейцев не всегда удаётся пресекать эти безобразия.

Слово взял Пётр Патрикий. Будучи магистром оффиций, он управлял всеми ведомствами страны и влиял на монарха очень сильно, может, меньше только Феодоры. Говорил всегда чётко, с железной логикой. Горделиво носил крутолобую голову в седоватых кудряшках.

–  Ваше величество, да позволено будет мне сказать откровенно?

–  Разумеется, откровенно, вы здесь для того, чтобы говорить правду.

–  Что ж, тогда не взыщите. Я давно призывал смягчить налоговый гнёт на мастеровых и менял, на купцов и мануфактурщиков. Бедные беднеют, а хозяева разоряются. Те и другие ропщут. Древние говорили: «Cito rumpes arcum, semper si tensum habueris» - «Нельзя натягивать лук до предела, он сломается». Лук уже трещит. Надо ослабить натяжение.

–  Что ты предлагаешь?

–  Первое: помиловать осуждённых. И при этом отправить в отставку осудившего их Трибониана. Вместе с ним уволить с должности Иоанна Каппадокийца, ненавидимого народом. И уменьшить поборы. А иных путей усмирения демоса я не вижу.

Не успел он закончить, как вскочил Иоанн, весь пунцовый от возмущения и тряся кулаками, начал говорить:

–  Ваше величество, я не столь учен, как Патрикий, но и мне нетрудно процитировать древних. «Ius est in armis» - «Кто силён, тот и прав». Если мы дадим слабину сегодня, завтра будем с вами грузиться на корабли, чтобы убежать из восставшего города. Никаких послаблений. Никаких уступок. Где же Велисарий с его солдатами? Бросить на толпу и рубить нещадно. Знаю, что гепид Мунд со своим отрядом тоже здесь. И гепидов бросить в атаку. Утопить Константинополь в крови. Классик недаром говорил: «Оderit, dum metuant» - «Пусть ненавидят - лишь бы боялись!» [17]