Неожиданно его поддержал Гермоген, возвратившийся из Персии вместе с Лисом:

–  Да, решительные меры прежде всего. Как говорится, «ferro ignique» - «огнём и мечом». Запретить, распустить все партии цирка, отменить ристания, назначенные на тринадцатое число. Осуждённых казнить. И ещё тех, кто их освобождал. А попа из храма Святого Лаврентия силой постричь в монахи и сослать на окраину империи.

Автократор молчал, не спеша перебирая ореховые чётки. Гермоген продолжил:

–  А вообще, что касается Церкви, надо положить конец разгулу монофиситов. Мы, конечно, знаем, кто стоит за ними…

Все в испуге посмотрели на василевса, как он отреагирует на выпад в сторону его благоверной, но Юстиниан сохранял на лице маску невозмутимости.

–  …но когда колеблется почва под ногами, следует выбегать из непрочного здания, чтобы не быть похороненным под его обломками, - заключил магистр.
– Надо навести порядок во всём. Беспощадно. Неколебимо.

–  Даже ценой отступлений от норм закона?
– глухо произнёс император.

Гермоген ответил:

–  Цицерон сказал: «Inter arma silent leges» - «На войне законы молчат».

–  Но войны пока нет. Или ты считаешь, что я должен воевать с собственным народом?

–  Не с народом, ваше величество, а всего лишь с кучкой подонков, покусившихся на богоизбранного исапостола. «Legis virtus haec est: imperare, vetare, punire» - «Сила закона в приказании, запрещении и наказании».

–  Ты забыл ещё одно слово, - возразил монарх, - «permittere» - «разрешении». Сила закона ещё и в разрешении. Если всё время запрещать и наказывать, человек взбунтуется. Надо иногда разрешать.

–  Вы склоняетесь к инициативе Патрикия?

–  Я пока думаю. И хотел бы выслушать мнение Варсимы. Ты считаешь, зреющий бунт надо подавить силой?

Пётр Варсима был комитом священных щедрот (то есть ведал государственными наградами) и считался самым хитрым из окружения самодержца. Выходец из Сирии, он прошёл долгий путь от простого менялы до чиновника высшего ранга державы. На любой вопрос отвечал масляной улыбкой и всегда на словах соглашался с собеседником, но на деле поступал исключительно исходя из здравого смысла и выгоды.

–  Да позволено будет мне сказать, величайший из величайших, о Юстиниан Август! Я рискую не принять точку зрения Иоанна и Гермогена, несмотря на то, что считаю их лучшими сынами Романии. Прибегать к силе надо только в крайнем случае, а, на мой взгляд, до него ещё не дошло. Впрочем, я считаю, что капитулировать перед плебсом тоже не годится, да простит меня Пётр Патрикий, несравненный ритор и дипломат нашего времени. Надо выждать несколько дней. Пусть начнутся Иды, как положено, тринадцатого числа. А до этого времени не казнить укрывшихся в церкви Святого Лаврентия. Сохранять многозначительное молчание. Посмотреть на действия партий цирка. И уже тогда решиться на одну из предложенных ныне мер.
– Поклонившись, Варсима сел.

Василевс посмотрел в сторону Нарсеса, евнуха, примикерия священной спальни, и спросил его мягко:

–  Ну, а ты, друг мой, что молчишь, никому не перечишь и не выражаешь согласия ни с чьими словами? Где, по-твоему, искать выход?

Евнух встал, и в его армянских миндалевидных глазах можно было прочесть некую весёлость, даже беззаботность. Он сказал:

–  Выход, ваше величество, один: подкуп. Подкупать всех - чернь, сенаторов, монофиситов, иерархов Церкви. Деньги делают чудеса, превращают врагов в друзей, прекращают войны и устраивают браки. Деньги - вот движитель мира! А поскольку денег в казне достаточно, мы сумеем купить спокойствие нашего Отечества. Как говорится, «pecuniae imperare oportet» - «деньгами надо распоряжаться с умом»!

Ждали итогового слова Юстиниана. Он сидел, как и прежде, погруженный в себя. Небольшая бородка и усы, крупные залысины, уходящие под корону, чуть заметные мешки под глазами. Пальцы перебирали чётки. Наконец, автократор проговорил:

–  Тут немало цитировали древних, процитирую и я: «Festinatio improvida est et caeca» - «Всякая поспешность неосторожна и слепа». «Festina lente» - «Поспешай медленно»! И поэтому я согласен с Петром Варсимой - подождём день-другой. Пусть начнутся Иды, как им и положено. Последим за настроением плебса и патрициев. И уже тогда начнём действовать, исходя из реальной ситуации.
– Он с тоской посмотрел в пространство, мимо всех, в точку, видимую ему одному.
– Очень не хотелось бы крови. Но готовиться надо и к ней… - Перевёл взгляд на магистра Гермогена: - Поезжай к Велисарию, пусть скорей поправляется, держит наготове всех своих солдат. Пусть снесётся с Мундом. При плохом развитии событий сможем опереться только на них.
– Поднял взор на Нарсеса: - Но и деньги, деньги! Мы без денег не обойдёмся. Надо уже готовить кругленькую сумму. Для сенаторов и гвардейцев прежде всего. Купим их лояльность, а тогда и с простым народом договоримся.
– Сделал жест рукой, означающий, что беседа окончена. А когда все, склонившись в три погибели, стали подходить к самодержцу для прощального поцелуя в грудь, попросил Иоанна Каппадокийца: - Задержись, дружище, я хочу тебе кое-что сказать.

Тот повиновался. Остальные смиренно вышли, и монарх произнёс негромко:

–  Будь готов к отставке.

У эпарха двора отвисла челюсть:

–  Ваше величество… но ведь я… всей душою предан…

–  Знаю, знаю, не гомони. Не желаю этого сам. Но коль скоро придётся сдерживать толпу… Брошу собакам кость - и тебя, и Трибониана… Не волнуйся, дальше простой формальности дело не пойдёт. Переждём немного и вернёмся к прежнему. Ты - выкачивать золото для казны, он - заканчивать свод законов. Лишь бы выиграть время.