Берега дождя: Современная поэзия латышей
вернуться

Морейно Сергей
Шрифт:

26.01

уже пора сказать «labrit»извечно Сущему всем тварям всем предметамтри времени для нас как три горысоединили отраженным светомна гроб Господень сбрось ярмо нуждыи ненависть и зависть канут в Летутут нужен новый сруб а у водыпосланец-голубь с пальмовою ветвьюкрылатый гость спустившийся так низкоявленьем —Жизни формула & Coмы будем счастливы и будущее близконо кажется что очень далеко

Три стихотворения на малознакомую тему

* * *

ругался глушитель полуторки, перекатывал шарики дробивыхлопы, чад, со жнивья сорвалось черное облачко птичьепрошили насквозь: дымился походный котел в заботах о хлебе насущномхмель повисал на заборах – гигантский, барочный августбыл вечер воскресный, проехали мимо заброшенной фермы, тамвыбиты окнастояли в проеме дверном цыганята: сестрица и братец? за руки взявшисьбыть может, местные греки – так же безумно и яркоблестели глазенки на личиках смуглыхкогда-то – теперь потухли, запали (так слушают сказку)не шел гномик Румцайс, не мог сквозь колонну пробитьсяперли и перли, глушитель ругался, дробью палил по задам, разрываянейлоновый воздухшныряли лахудрики в сумерках, вдруг слышим: ну, бедолаги, сотрув порошоки сразу майор в пилотке, чтоб снайпер не брал на мушкуа рядом на площади будки и арка зверинца, афишами хлопал ветерфонтан-амазонка с одною отбитою грудьюпили воду – отравленную, так нам сказалиа переспросить было негде: местечко лежало в пылимолчали домишки, на стенах звезда и свастика рядомна башне пробило четверть, по серым мышиным шинелямударили капли дождя. Цыганята: сестрица и братец? босые, за рукивзявшись, быть может, местные грекиуспели проплыть по локальным морям-океанам, снова встали в дверяхпрошили насквозь. А дальше кончалась неделя

* * *

тут мы из гранитных карьеров, где крошки – бери, сколько хочешьили же так – сколько положит Румцайс. На северных склонахеще снег: здесь начинаются чудесные птичьи перелеты(вот и ночью, когда в карауле: вдруг красные угольки изчерного бункера локомотива, но нет тех янтарныхгруш, что прошлой осеньюс полными кузовами домой мы ехали, да) брод сохранилсяи странно: весну сменила зима, обложила озерахрупким богемским стеклом, под которым рыбы – колами глуши,накидывай петлии юные кряквы по зеркальному льду туда-сюда, как в Венециипотом поседели вязы, буки вмерзли в апрельскую грязьна платане (так далеко?) гномик грызет морковкуоткуда же, черт возьми, столько проклятой крошки!вороньи стаи окрест на языке попугаев, и пестрой сойки комоктрассирующийв помещении дежурной смены несу караульную службуа местечко живет: чужие омнибусы, «Таежный блюз»Марты Кубышевой и на ветру пеленкикакая-то парочка, нежно воркуя, медленно двинулась к нам – подошлии начали обниматься, короткая юбочка сразу полезла кверхутак надо. Ты можешь всю землю глазами вспахать, засеятьучаствовать в праздниках хмеля, печатать коробки к спидометрам «Татр»в бинокль наблюдать эротику, шмыгать носом. Так надо. Те двоестарались, чтоб все было видно, еще, кажется, Румцайс подсвечивали палец на предохранителе, и древние тексты вспомнилисьдесять шагов, а ближе не смели не пяди. Озерав них били живые ключи, и юные кряквысверкали, переливаясь, как боулинг-аппараты. Эффект сетчатки

* * *

Гайзиню родственник – Радагайс, Радегаст…мир знакомый и маленький – все мы спускаемся с гор, выходя на равнинудаже море забыто, здесь небо в тысячу разближе. И огоньки во тьме…стою в карауле, в зеленом хэбэшнике, разбитые кирзачи хлюпнулинемой калашников через плечо, папиросу прячу в ладонистою в карауле: ночь, темнота, трясина молчитплеск крыльев в воздухе: скалится деревянный божокмноголикий идол славян, предводитель кельтов,чело на монете, гроза Великого Римаи усталый, небритый ходок через Альпыздесь мы встретились – в спрессованных тысячелетияхдревнее первоплемя на коленях Европы: я на восток отправлюсь обратно,бойи-богемцы (собиратели скальпов) останутся тут:другие уйдут еще дальшена стене надпись: до смерти два шагаположим, враки, и до Москвы помене 2000 километровмесяц совсем близко – неужели до дембеля не дотопаю – нашли дуракахватит стоять, присядем-ка на дорожкугорный воздух бодрит: Радагайс, зеленый подол Европыурановая руда и гномик Румцайс с горняцкой лампойвылез из книжки с картинками, прошел сквозь облако(горы, как опиоманы?) о тайным тропамна лыже одной, получил золотую медаль, сияетбогема праджеров. Стою в карауле, полон интернационализмазвезда просвистела мимо ушей, в пустоты проваловна другой стене надпись: парень, иди домой, Федя твою Наташузаболело колено, кругом чернота – скоро сменятьсяседьмое вступление. Утомительно. Рестораны внизу ни на часкрыши особняков острые, как пирамиды (в Риге знаю, кто этойночью не спит)вдруг полыхнуло, и в ритме ча-ча-чавонзилась еще звезда, попала. В яблочко. Гаснет. В сердце

Напевы после лиго

* * *

«в клетку все, ах все мои платьянебо в клеточку над моей головой»доисторический товарняк под вечер приволок нас в Ригусельдями в набитой бочке; гудок стоп«в аду назрела социальная революцияпотекут по жилам красное вино и сладкий ром»джины, банданы, бабочки на голое телоуголь, шлак, искры; ветер не в бровь, а в глаз«шел снежок буланому под ногидальнею дорогой поспешал мустангеро»на подножках сквозного тамбура, на одной ногеполучившими свое журавлями; мустанги прерий ржут«глаза твои черней и влажней солдатской портянкиноги твои пушистей цыплячьей грудки»колеса стучат, буксы скворчат, пенят вечернее пиво, и в дебряхпапоротниковМарианна, что за блестючий цветок засел у тебя волосах

* * *

«крыша поехала» говорят полагаю едва листо третий номер пятиэтажка чердачный этажвзгляд сквозь бойницу опускается во двор девяносто девятого доматут ты выстрелил падаешь и летишьа муравьи сидят на завалинках и скамейках играютв песочнице скверный винчик пьют потихонькутаинственный мир под крышейна балках-насестах нетопыри к стропилам льнут голубикидали свинцовую биту копейки переворачивалисьскрипит под ногами и на зубах желтовато-серый песоки полосатый киска зеленоглазый раджабесшумно крадется к птицам несуетным как куропаткихлебные крошки клюют не жнут и не сеютв школу еще не хожувремя еще дай Бог сам гаснет свет и поэтомучердак ароматен как с тяжелой рукою мозолистой жизнькто там прячется в темных углах за бельем на бечевкахпустые бутылки в корзинах пачки газет случайная книга«Маленький лорд Фаунтлерой» и прочие ценные вещитут ты выстрелил падаешь и летишькогда говорят «поехала крыша» всегда вспоминаюдебри сто третьего номера книгу детства и даже еслираз на раз не придется мозолистая рукапройдется по волосам и бояться нельзяв темном углу ядовитый кошачий глаз полосы звездыи дворничиха держит ключ у себяотныне

* * *

если давно не случалось в Курземе бытьв переулках Задвинья поймай перекличку шарманщиковводопад на улице Ивандес и звон у речного устьяедва лишь клин журавлей под тем же угломпроспиртованный воздух нюхни за Брамбергес над бывшеюмонополькойи чтоб пожарные на каланче у Шампетра дудели и били в бубнына площади Рысаков мотор закряхтел закашлялпо улице Апузес откуда автобус бывало на Руцаву к озеру Папескогда с плантаций тюльпанов восстанет Ева словно из чрева материпокажет точно стрелка часов где стопроцентного видземцаОяра Вациетиса встретитьв имении Кандавской улочки метит рак широкой клешней золотую рыбкупатримониальный округ Риги платит налогиза то что давно не случалось в Курземе бытьда кто же мешает

* * *

пристроившись рядышком с Вавилонской башней

где в одном экземпляре но зато любые трехF и четырехсложные рифмы

дельце открыл семижды одиннадцать с половиной мулат

эстонец лейтис латыш русский немец поляк и датчанин по крови

турок скорее всего хазар полумесяц

Вечный жид не боящийся рэкета

два только раза терпевший от ревнивых легионеров

сам назначает цену ходовой товар отдает задарма

на дешевые рифмы взбивает десятикратно