Белорусские поэты (XIX - начала XX века)
вернуться

Богданович Максим Адамович
Шрифт:

ГОРОДСКАЯ ЛЮБОВЬ

Мы под навесом лип, укрывших нашу пару, Идем проплеванной дорожкой по бульвару. Окурки, скорлупа, бумажки под ногами, — Но их замечу ль я, идя под ручку с вами? Чрез дымчатый хрусталь прозрачно-темной ночи Идущих мимо нас людей сияют очи, Рубинами горят во мраке папиросы, При свете россыпью на липах блещут росы… Ах, сколько есть красы волшебной рядом с нами, Когда взглянуть вокруг влюбленными глазами. <1912>

«Белым цветом одета калина…»

Белым цветом одета калина, Но белее калины Марина. «Отчего ты, как месяц, ясна?» — «Я не знаю», — сказала она. Раз вернулася поздно Марина, В волосах же белеет калина. «Отчего ты, как месяц, странна?» — «Я не знаю», — сказала она. Но не век расцветает калина,— Не вплетает цветов уж Марина. «Отчего ты, как месяц, грустна?» — «Я не знаю», — сказала она. А когда облетела калина, Отравилася зельем Марина, И, как месяц далекий, бледна В белом гробе лежала она. <1912>

ИЗ ЦИКЛА «УСМЕШКИ»

1. ПАН И МУЖИК

Слава пану — от него узнал и я: Не на трех китах качается земля. Верно это: уж давно сдается мне, Что стоит она на нашей же спине.

2. «Читаю я журнал: идеи…»

Читаю я журнал: идеи В нем прогрессивные кипят! В словесности его затеи Уводят на сто лет назад. П-ч сентиментализмом Там нас задумал поразить, А пан К-а романтизмом Символистическим пленить. Пусть приналягут эти двое, Авось опять придет пора, Когда читали «Громобоя», «Пастушки грусть» et cetera. [94]

94

И так далее (лат.). — Ред.

3. «Зовут у нас окаменелости…»

Зовут у нас окаменелости «Духовной пищею людей». Их в руки взять — не хватит смелости, Уж пусть их спрячут — хоть в музей!

4. БЕСЕДА

«Э, вы смеетесь надо мной!» — «Да правда ж, сам читал я в драме, Как произносит становой Нежнейший монолог стихами». 1912

«Ты вечером крещенским ворожила…»

Ты вечером крещенским ворожила, Прозрачный воск струею в воду лила, Желая угадать мою судьбу, — И видишь — холмик… крестик… Да, могила! Год не пройдет, как буду я в гробу. Нахмурив бровки, воск со дна ты взяла, Его тревожно сплющивала, мяла И улыбнулась: «Где судеб закон! Знай, чем бы мощь его нас ни встречала, В моих руках, как воск, погнется он». Между 1909 и 1913

С. ПОЛУЯНУ

Ты был как месяц одинокий: Таким и жил и умер ты. Пусть мир наш людный и широкий — Ты был как месяц одинокий. Простора, света, красоты Искал, и, ото всех далекий, Ты был как месяц одинокий: Таким и жил и умер ты. <1913>

«В тот дом вошел я молчаливо…»

В тот дом вошел я молчаливо, Где годы ранние прошли. Там стены мохом поросли, А стекла — в радужных отливах. Повсюду пыль. И стало мне Так грустно, грустно в тишине. Я в сад пошел. Всё глухо, дико, Густой травою заросло. Что прежде было, то прошло, И только надпись «Вероника» Видна на липовой коре — Как будто знак о той поре. Расти же, дерево, всё выше, Как памятник живой вставай И к небу надпись поднимай. Пусть будет так, пока мы дышим: Чем больше вдаль уходит дней, Тем имя милое видней! <1913>

ИСПОЛНЕННОЕ ОБЕЩАНИЕ

Через залитый ярким светом бор Проходит насыпь желтая чугунки. Как ровно рельсы, словно на рисунке, Уходят вдаль! Как ярко семафор Стеклом зеленым отражает солнце! Как телеграфные столбы гудят! Смотри: дрозды на проводе сидят, А провод весь горит огнем червонца! И вот, раздвинув листья, словно сеть, Круша мохнатой лапою сушины, Не торопясь, из-за кустов малины Выходит бурый молодой медведь. Он воздух нюхает и насыпь озирает Ленивыми глазами, будто спит, И вдаль, услышав смутный гул, глядит, И вдруг от удивленья замирает… Чуть слышно рельсы тонкие гудят; С веселым шумом через бор зеленый Несутся за вагонами вагоны: Шипит машина, искры вверх летят, И дым, белея, тянется струею; Под солнцем ярко блещет сталь и медь; Смеются в окнах люди… А медведь Стоит и слышит крик мой: «Стих за мною!» <1913>

ДЕД

Сегодня было так тепло, Что дед — и тот спустился с печи, Сел там, где горячей пекло, И грел в тулупе старом плечи. Виднелся бор, синела даль, Вкруг пахло медом и травою… А деду даже и не жаль, Что скоро будет он землею. <1913>

КУПИДОН

От впечатлений детских лет В моей душе остался след. Я не забыл, как была рада Душа от плитки шоколада, Обернутой со всех сторон Бумажкой пестрой, как ширинкой: Там под «загадочной картинкой» Стоял вопрос: где Купидон? Я не забыл, как долго с ней Сидел я в комнатке моей, Бесплодно мучась над загадкой, Хоть и покончив с шоколадкой. Ведь здесь же, здесь таишься ты! Ведь, может быть, через мгновенье Средь чуждого изображенья Твои проглянут вдруг черты, И встанешь ты передо мною С крылатой острою стрелою, Мне в сердце метящей, и с луком, Запеть готовым грозным звуком… Но нет тебя — и, огорчен, Я даже плакать принимался. Что ж ты очам не показался, Любви властитель, Купидон? С тех пор прошло не мало дней, И снова пред душой моей Вопрос забытый с силой новой Встает тревожный и суровый. Я Купидона вновь искать Теперь пытаюся несмело, Но так печально это дело, Что лучше про него молчать. <1913>