Шрифт:
Канарис был чуть выше среднего роста, его черная морская форма с адмиральскими погонами и кортиком на поясе, придавали этому человеку довольно таки бравый вид. Канарис был из тех генералов, которые уважали своих подчиненных. За что офицеры и солдаты Абвера по-простому называли его «стариком». В отличие от многих офицеров высшего звена «старик» не выпячивался, стремясь к карьерному росту. Он, профессиональный разведчик, старался быть тихим и незаметным, но в нужном месте и всегда в нужное время. Вот эта черта и сгубила его в 1944 году, когда после неудачного покушения на фюрера он был арестован гестапо и казнен по приговору трибунала.
Адмирал Канарис понял руку и поприветствовал всех курсантов.
— Хайль Гитлер!
В ту самую минуту, грянуло дружное и раскатистое троекратное:
— Зик хайль! Зик хайль! Зик хайль!
— Господа офицеры и унтер-офицеры! Вы прибыли по личному приказу фюрера для шестимесячного обучения. Наши доблестные войска успешно развивают наступление на Сталинград в направлении юга России. Поэтому, согласно приказу ставки опытные инструкторы обучат вас здесь ведению диверсионной войны в тылу большевиков. Забудьте, что вы разные по званию. На сегодняшний день вы все курсанты элитной школы и элиты разведки третьего Рейха. Война переходит в совершенно другую фазу и нам предстоит задача по созданию крылатых боевых подразделений на манер английских «командос». Фюрер возлагает на вас надежду, что вы, доблестные соколы, оправдаете возложенное на вас доверие, как Гитлера, так и всей великой Германии. Каждый из вас по окончании этого учебного заведения станет командиром особой группы, которая получит свое имя и код. Да поможет вам бог! Хайль! Я надеюсь, вы станете достойными сынами своего отечества. За наших доблестных солдат, сражающихся на фронтах рейха и за нашего фюрера Адольфа Гитлера! Зик Хайль!!!
После сказанных им слов, воздух снова потрясло троекратное:
— Зик хайль! Зик хайль! Зик хайль!
Удивительное чувство гордости и причастности к этому великому делу наполнило мою грудь небывалым патриотизмом. От сказанных адмиралом слов, нервы натянулись, словно струны и по моей щеке прокатилась счастливая слеза моей причастности к этим историческим событиям.
Уже следующим утром нудный свисток дежурного унтер-офицера возвестил о подъеме. Переодевшись в спортивные костюмы, вся школа выбежала на кросс, и вот тогда я понял, что иногда тыл может быть хуже всякого фронта. Бежать приходилось по мощеной камнем дороге, которая сворачивала на песчанку, проходившую через сосновый лес. Песок был настолько мелким, что наши ноги увязали почти по самые щиколотки. Я старался бежать следом за своим командиром, чтобы не отстать, но с каждым километром дистанция между нами все удлинялась и удлинялась, пока схватившись от боли за правый бок, я не пошел шагом.
— Солдат!
Услышал я за своей спиной и в тот же миг почувствовал жгучий удар плети промеж своих лопаток. Я взвыл от боли и словно арабский скакун помчался следом за остальными. Обернувшись, я заметил инструктора, который своей плетью подгонял отставших курсантов, не взирая ни на звания, ни на бывшие фронтовые заслуги.
Уже через несколько сот метров я почувствовал, как моя боль куда-то резко ушла, и в моей груди вдруг открылось второе дыхание. Я вдыхал утренний воздух подобно кузнечным мехам и уже через некоторое время я понял, что смогу так бежать не один километр.
Впоследствии подобные тренировки спасут мне жизнь, и я ничуть не сожалею, что прошел через этот изматывающий ад.
Ежедневно утренний кросс сменялся рукопашными тренировками. Те в свою очередь стрельбой из всех видов оружия и диверсионными занятиями по взрывчатым материалам. Так на протяжении шести месяцев мы бегали, прыгали, лазили по деревьям, спускались с парашютов, взрывали рельсы и всевозможные коммуникации. За тяжелым трудом разведчика время пролетело довольно незаметно. Инструкторы вытянули из нас все жилы, превратив в настоящие боевые машины. Да, мы в то время абсолютно были лишены всяких чувств. Нам не было разницы, чем убивать своего врага, будь-то саперная лопатка или же нож. Доведенные до автоматизма мы были простым орудием смерти и мести нашего фюрера.
Возможно, было бы все иначе, если бы каждый солдат вермахта обладал такой физической и боевой подготовкой. Вряд ли тогда «Иваны» могли бы противостоять такой силе, ловкости и бесстрашию наших солдат.
Сейчас я вспоминаю, как был наивен, когда полагал, что смогу дать телеграмму и увидеть свою мать. Первые дни настолько выматывали, что дальше своей кровати никуда не хотелось уходить. Я падал после отбоя без чувств, а утром все вновь продолжалось сначала. Так день за днем, месяц за месяцем мы с капитаном прошли весь этот путь, и вот уже в преддверии Рождества предстали перед экзаменационной комиссией.
Генералы и офицеры высшего звена принимали у нас экзамены по всем дисциплинам, и мы с капитаном достойно их сдали, оставив далеко позади своих сокурсников.
Тогда это могло показаться странным, но по окончании школы я получил звание унтер-офицера и уже не был простым денщиком капитана, как первоначально мне было предписано нелегкой солдатской судьбой.
Я старался тогда сам себе задать один вопрос, но никак не мог найти на него ответа. Наши войска застряли в Сталинграде, и теперь было непонятно, смогут ли они вообще сдвинуться с места. По сводкам военных корреспондентов мы узнавали, что им сейчас необыкновенно тяжело. Еще за год до этого мы в Велиже пережили это, а сейчас, сейчас это была уже другая война. Большевики за это время получили огромный опыт и довольно скоро научились мастерски воевать.
Единственное увольнение, полученное нами, было почти перед самой отправкой, и капитан Крамер пригласил меня посетить Берлин. Я тогда вспомнил прифронтовой Витебск, вспомнил русскую девушку Марину, и на душе стало довольно тоскливо. Я не знаю почему, но в те минуты мне захотелось на фронт, захотелось попасть в самое пекло событий, чтобы вновь на себе ощутить чувство фронтового братства.
— Малыш! Мы завтра улетаем на фронт. Мной получено предписание принять разведроту батальона «109 Вольф», ведущую бои в полосе 21 стрелковой бригады под Велижем. Я надеюсь, ты со мной, мой солдат!?