[213]

Мысль снова воскрешает былое.

...Иерок умер. Больного умилека, опухшего, с высокой температурой, на санях

возили провожать его друга в последний путь. После этого болезнь обострилась.

Больше месяца почти беспрерывно начальник был без сознания. Наконец болезнь

начала отступать. Медленно возвращались силы.

Мрачные вести дошли до слуха выздоравливающего. Эскимосы в одиночку

совсем не выходили из юрт. Ни одна упряжка не покидала поселка. Мяса не было. У

многих людей появились признаки цынги. Начали дохнуть собаки. Смерть Иерока

эскимосы расценили, как месть тугнагака. Паника охватила людей. Эскимосы решили

покинуть остров и вместе с семьями на собаках уйти на материк. Они ждали только

некоторого потепления. А между тем самих их при переходе на материк ожидала верная

гибель в морских льдах. Дело создания на острове постоянного советского поселения

оказалось накануне полного краха...

Собранные эскимосы плотным кружком сидели у моей кровати. Я начал беседу.

— Почему вы не едете на охоту?

— Боимся.

— Чего?

— Тугнагака! Он не желает, чтобы мы жили и охотились на его земле! Он не дает

нам зверя! Он всех нас заберет! — сыпались ответы.

— Почему вы так думаете?

— Как почему? Разве ты не понимаешь? Етуи поехал — заболел, Тагыо поехал —

заболел. Иерок умер! Злой дух посылает болезни. Мы боимся его! Он недоволен, что

мы приехали на его землю!

— Но ездили же вы со мной, не боялись?

— Да ведь ты — большевик!

— Ну так что же?

— Как что? Сам знаешь! Большевика дух боится!

После минутного колебания я заявил:

— Хорошо! Я встану, мы поедем вместе.

Собеседники не нашлись, что ответить. Наступила пауза. Потом они отошли от

постели, тихо обсудили мое предложение, и старший из них объявил приговор.

— Нет, умилек! Теперь мы с тобой не поедем. Злой дух боялся тебя, когда ты был

здоровый и сильный. Теперь ты слаб. Мы видели, как ты выходил на улицу. Ты ходишь

с палкой, шатаешься, когда нет ветра, не можешь согнуться. Ты, умилек, очень слаб!

Теперь тугнагак не испугается тебя. Он убьет тебя и нас.

Уговаривать было бесполезно. Для убеждения времени не [214] было. Решение

надо было найти немедленно. Пойти на большой риск. Он оправдывался положением.

Я приказал запрячь моих собак. Когда все необходимое для дороги лежало на

санях, оделся, взял карабин, патроны и вышел к упряжке. Эскимосы оторопевшей

кучкой стояли поблизости.

— Ты куда, умилек?

— Поеду драться с вашим тугнагаком.

— Ты слаб. Он убьет тебя!

— Неправда! Его не существует, поэтому он не может причинить мне вреда. Даже

больной, я привезу мясо. Вам будет стыдно! Женщины будут смеяться над вами.

Видя, что меня не остановить, они, опустив головы, не сказав больше ни слова,

разошлись по юртам. Там воцарилась гробовая тишина.

Поселок скрылся из виду. Я остался один среди снежных просторов. Не то от

лучей медленно ползущего над самым горизонтом солнца, не то от слабости рябило в

глазах. Мучительная боль грызла поясницу. Усталость охватывала все тело. Тянуло лечь

на сани.

Когда же я найду зверя? Неужели придется пересечь весь остров? Ведь это значит

несколько суток. Хватит ли сил?

Но на ловца и зверь бежит. Через четыре часа пути собаки подхватили легкие сани

и, распаляясь охотничьим азартом, как стая волков, понесли по свежему медвежьему

следу, а еще через час огромный зверь лежал у моих ног.

Победа? Нет, только половина! Торжествовать было рано. Наступил самый

тяжелый момент. Надо было освежевать зверя. Лежа на снегу, корчась от боли, кусая

губы, чтобы удерживать стон, обливаясь холодным потом и поминутно вытягиваясь на

снегу для отдыха, я освежевал уже коченеющего на морозе медведя, втянул на сани

шкуру и немного мяса. Но на большее был уже не способен. Кружилась голова.

Оставляли силы. Направив собак на пройденный след, лег на сани и привязал себя

ремнями. Последняя мысль была о том, чтобы собаки не встретили нового медведя и не