острове Врангеля, вступило в первую полярную ночь. Работы по устройству на новом

месте, неблагоприятная ледовая обстановка, полное незнание районов скопления зверя

и отсутствие опыта охоты в новых условиях не только у меня, но и у моих спутников-

эскимосов помешали осенью заготовить достаточное количество мяса. Ни хлеб, ни

крупы, ни сушеные и консервированные овощи, в изобилии имевшиеся в поселке, не

могли заменить людям привычного продукта.

Наши сто пятьдесят ездовых лаек выли на цепях и требовали мяса.

Полярная ночь на широте острова Врангеля продолжается только два месяца. В

полуденные часы при ясном небе полной темноты не бывает. В эти часы можно с

успехом охотиться. Значит, добывать мясо мы могли.

Но суровая зима, почти беспрерывные метели и сильные морозы даже для не

избалованных природой эскимосов казались необычными и неестественными. На этой

почве обострились [210] создавшиеся веками и тогда еще сохранившиеся среди, них

суеверия. Мыслями эскимосов завладел тугнагак — злой дух земли, чорт. Они решили,

что тугнагак недоволен появлением людей на острове, где до этого, по их мнению, он

был единственным и полновластным владыкой. Бороться со злым духом слабому

эскимосу, считали они, не по силам. Всемогущий дух закрутит в метели, похоронит под

сугробами снега, унесет со льдами в открытое море, заведет в темноте в неизвестность,

нашлет болезнь, найдет бесчисленные возможности погубить охотника, его жену и

детей.

Одно не укладывалось в мыслях эскимосов. Издалека приплывший к ним на

«большой железной байдаре» начальник, или, как они говорят, умилек, не боится злого

духа. Умилек называет себя новым, малознакомым словом — большевик, и говорит, что

злого духа нет. И хотя умилек еще ни разу и ни в чем не обманул их, им все же трудно

поверить в его слова. Умилек, наверное, ошибается. Тугнагак есть. Только он не может

справиться с большевиком, не властен над ним. И в метель и в темноте начальник ездит

на охоту на северную сторону острова, где много зверя и где живет сам чорт, и каждый

раз привозит много мяса.

Эскимосы только со мной покидают юрты и выезжают на охоту. Но и это делают с

оглядкой и опаской. На охоте стараются не терять меня из виду, не отходят без меня от

палатки. От этого страдает наш промысел. Положение с мясом делается все

напряженнее.

Легкие заболевания нескольких охотников точно подливают масла в огонь

суеверий. Все с меньшей охотой эскимосы покидают жилища даже со мной.

Только один старый Иерок не отставал от начальника. Одна за другой следуют

наши многодневные поездки на охоту. Изредка мы вытаскиваем с собой еще одного-

двух охотников и не приезжаем домой без свежего мяса. Нашего возвращения ожидают

дети. Матери встречают благодарными улыбками. В юртах в такие дни не умолкают

женская болтовня и веселый смех сытых ребятишек.

— Умилек и Иерок не боятся злого духа!

Растет надежда, что первая зимовка на острове окончится благополучно.

Но с кем не случается беды?

...Третьи сутки мы с Иероком проводим на северной стороне острова. Один

медведь, убитый в первый день охоты, нас не удовлетворяет. Хочется добыть еще. Зверя

достаточно, только на нашу беду он держится поближе к открытой воде, вдали от

берега. Проникнуть туда нам мешает неокрепший молодой лед, только что

образовавшийся на месте унесенных [211] бурей старых льдов. Но мы не теряем

надежды. Как только забрезжит полуденный рассвет, покидаем палатку и идем искать

добычу.

Так начинается и третий день. Выходя из лагеря, мы мысленно поглаживаем

руками и оцениваем золотисто-белые шкуры, которые еще должны добыть; смакуем

свежее мясо, еще гуляющее среди льдов; прислушиваемся к смеху радостных

ребятишек, которые, знаем, встретят нас дома. Грех вполне простительный. Кто же

выходит на охоту, заранее не взвешивая своей добычи?

Через час находим свежий след медведя и начинаем преследование. Иерок, как

всегда, просит меня не ступать на свежий след — «медведь узнает о погоне и уйдет». Я

делаю вид, что озабочен тем же самым и, чтобы не расстраивать друга, действительно