Калинина и полуостров Крупской. Южиый берег последнего уходил на восток. Здесь

лежал вход в пролив Красной Армии.

На горизонте узкой полоской виднелись острова Седова. Там была наша база.

Выложив в конечной точке съемки каменный столб и оставив здесь неизрасходованное

продовольствие, взяли курс на юг.

Через шесть часов подкатили к нашему домику и были встречены обрадованным

Васей Ходовым.

Поездка длилась 38 суток. Прошли мы за это время 701 километр и положили та

карту всю северную часть Земли.

Кончался май. Вместе с ним успешно закончился большой этап в работах нашей

экспедиции. [263]

Два дня мы провели в нашем домике. Два дня отдыха! Не так-то уж это много

после 38 суток ледяного похода. Но, по терминологии спортсменов, мы были «в полной

форме», и двухдневная передышка казалась для нас вполне достаточной, чтобы

пуститься в новый поход.

Вася Ходов, видимо, изрядно стосковавшийся, ухаживал за нами, как нянька за

малыми детьми. Он пек, варил, таскал снег, грел воду для ванн, кормил нас и всячески

проявлял свое внимание. Но радость встречи не сказалась на его характере. Будучи

всегда немногословным, он и сейчас ухаживал за нами молча. Только теплые взгляды да

мягкие, предупредительные движения выдавали настроение юноши и его отношение к

нам. Он старался угадать каждое наше желание. И его молчаливость и скупость в

выражении чувств придавали этому вниманию еще больше задушевности и тепла.

Вася жадно слушал наши рассказы о путешествии, но ничего не говорил о своей

жизни в одиночестве. Пришлось нам первым приступить к расспросам.

— Ну, Вася, рассказывай, как ты здесь жил.

— А чего рассказывать? Хорошо. [264]

— Были сильные метели?

— Были. Один раз выход из дома совсем занесло.

— Как же вылез?

— Откопался.

— Наблюдения вел аккуратно?

— Один раз запоздал.

— Это почему?

— Вышел во-время. У будки с термометрами медведь...

— У будки?!

— Стоит на задних лапах, дверцу обнюхивает.

— Ну?!

— Ну, пока бегал за карабином да стрелял, на семь минут к наблюдениям опоздал.

— Медведя-то убил?

— Убил у самой будки. Потом отметки с термометров брал, стоя на туше.

— Выходит, что медведи беспокоили?

— Было.

— В дом-то хоть не лезли?

— Один в туннель забрался, медвежонка нашего задавил. Я тут его и застрелил —

прямо из сеней.

— Да сколько же ты их набил?

— Восемь.

— Сколько?!

— Восемь, говорю.

— И всех у домика?

— Четырех.

— А остальных?

— Одного у будки — я говорил. Одного у ветряка, одного на льду. Он подошел к

складу, да чего-то испугался — побежал...

— Уже семь. А восьмого?

— Позавчера на доме убил.

— Как на доме?

— Так на доме. Он залез по забою на крышу: трубой интересовался...

— А где ты загорел?

— Да больше на улице был, на солнце. Сами советовали.

— Значит, не скучал?

— Иногда. Медведи да щенята... Потом чайки появились...

— А поговорить не с кем?

— С Землей Франца-Иосифа разговаривал, раз с Ленинградом.

— Так это же все точки да тире! Без человеческого-то голоса, небось, скучновато?

[265]

— А репродуктор? Включу — он говорит, поет.

— Ну, а нас ждал?

— Думал, где вы. А так скоро не ожидал. Вот комнату красить начал — не успел.

В наше отсутствие Ходов начал ремонт домика. Внутри он решил окрасить его в

белый цвет. Развел белила и в промежутках между метеорологическими наблюдениями,

работой в радиорубке и охотой на медведей принялся за окраску потолка и стен. Наш

приезд захватил метеоролога, радиста, охотника и маляра в самом разгаре работ.

Потолок жилой комнаты уже блестел и радовал взгляд, как только что выпавший снег.

Можно было представить, каким уютным будет наше жилье по окончании ремонта.

Мы отдыхали по-настоящему. После 38 суток скитаний по льдам приятно было