На берегу, среди песков, мы нашли обломки окремнившегося дерева.

Происхождение этих находок пока оставалось для нас загадкой.

По мере удаления от мыса Молотова мы уходили и от открытого моря. К полуночи

резко очерченный край темного «водяного» неба уже прерывался на северо-северо-

востоке. К западу море сплошь покрывали сильно торошенные льды, неподвижные в

пределах видимости. Еще реже здесь попадались старые медвежьи следы.

Мы в это время были уже в 36 километрах от северной оконечности Земли. Это

неплохой переход. Пора было раскинуть новый лагерь.

Устройство на ночлег заняло немного времени. Накормив собак и поужинав,

забрались в спальные мешки и тут же заснули. Но через четыре часа были разбужены

воем ветра. Палатку лихорадило. Ее наветренная юго-западная сторона надувалась,

точно парус, а противоположная оглушительно хлопала. За парусиной крупными

хлопьями хлестал густой снег. Он успел засыпать большую часть собак. Метель

бушевала в полную силу. Так развлекался здесь веселый месяц май.

Пришлось покинуть спальные мешки и закрепить палатку. После этого ничего не

оставалось делать, как вновь поглубже [256] запрятаться в спальные мешки. Но уже не

спалось. Метель означала лишнюю задержку. Уходило драгоценное время, убывали

продукты. Рассчитывать на успешную охоту здесь не приходилось. Невольно думалось

о запасах собачьего корма — хватит ли его на предстоящий путь.

Только к полудню 20 мая снегопад сменился густым, сырым туманом, больше

походившим на мелкий моросящий дождь. Температура воздуха поднялась очень

значительно. Барометр упал. Но ветер все же начал стихать. Наконец, к 14 часам

видимость улучшилась настолько, что мы смогли покинуть стоянку. К полуночи успели

положить на карту новых 25 километров берега.

В пути несколько раз попадали в шквальный ветер и метель. Ветер бил прямо в

лоб, так как берег все еще уходил в юго-западном направлении.

К полуночи заметно похолодало. Поверхность снега оледенела и подламывалась.

Боясь, что собаки изрежут лапы, мы решили удовлетвориться 25-километровым

переходом и остановились. К тому же и видимость опять ухудшилась, а ближайшие

часы не обещали просветления.

Собаки на переходе несколько раз «брали дух» какого-то зверя, настораживались,

начинали метаться, но тут же успокаивались, так как чутью мешал менявшийся ветер.

Журавлев начал было рыскать вдоль торошенных льдов, но, боясь потеряться в метели,

вынужден был бросить это занятие. Перед остановкой собаки снова насторожились.

Зверь был где-то близко. Я начал осматривать льды в бинокль и тут же увидел медведя,

спокойно шагавшего параллельно нашему пути. Журавлев на пустых санях помчался в

погоню. Вскоре охотник вернулся с добычей. Это была невзрачная тощая медведица. Но

для голодной собаки не существует голой кости. Эту поговорку не замедлили

подтвердить наши четвероногие помощники.

О дальнейшем пути рассказывают страницы дневника. В них мало веселого. Май

не баловал нас погодой.

«21 мая 1931 г.

Ни о чем не могу писать, как только о желании итти вперед и абсолютной

невозможности это сделать. На исходе сутки, как беспрерывно воет ветер, а снегопад

сменяется непроглядным туманом, или все это вместе давит на нас общими силами.

Рассмотреть что-либо дальше 20 метров нет никакой возможности. Какая же тут

съемка, когда не отличишь, где небо и где земля. Да еще при здешних берегах. В

хорошую-то погоду иногда приходится думать и гадать — где находишься: на земле или

в море. [257]

Лежим в палатке, не отрываем глаз от барометра. Его стрелка дошла до цифры

737,7 и точно примерзла. Стукнешь по стеклу пальцем, стрелка вздрогнет и

отодвинется на одну десятую миллиметра вверх; щелкнешь второй раз — она, точно в

испуге, отпрыгнет на две десятых обратно. Вечером охотник задал вопрос — насколько

прыгнет стрелка, если по анероиду хорошенько тяпнуть топором... Я бы с

удовольствием «тяпнул», если бы это хоть сколько-нибудь нам помогло.

22 мая 1931 г.

Немногим лучше, чем вчера. Утром показалось было солнце, улучшилась