остановились на ночлег возле нашего продовольственного склада. На следующее утро

взяли курс через морские льды на мыс Кржижановского.

Теперь, после догрузки собачьего корма, вес моих саней превышал 400

килограммов, другие сани были легче всего лишь килограммов на 30. В каждой

упряжке шло по 10 собак, в среднем каждая собака тащила от 37 до 42 килограммов.

Это не было предельной нагрузкой. На каждую собаку [372] можно было нагрузить до

50—55 килограммов. Но мы сознательно не допускали этого. Во-первых,

продовольственный склад на острове Большевик избавлял нас от такой необходимости;

во-вторых, путь предстоял далекий, и надо было беречь силы собак; в-третьих, что

самое главное, мы принципиально никогда не загружали собак настолько, чтобы

идущий с упряжкой человек не мог при хорошей дороге присесть на сани.

Еще на острове Врангеля я неоднократно проверял целесообразность различной

нагрузки собак и пришел тогда к выводу, что предельная загрузка саней собачьим

кормом, продовольствием и топливом, рассчитанная на максимальное использование

сил животных, создает лишь кажущийся, а отнюдь не действительный эффект. В

длительном походе такая загрузка, как правило, приводит к плохим результатам.

Лишние 10—15 килограммов груза на собаку не только замедляют бег животных, но

вынуждают людей все время итти пешком рядом с упряжкой. В результате дневные

переходы сокращаются настолько, что обусловленный этим расход продуктов сводит на

нет весь кажущийся в начале похода выигрыш. Кроме того, предельная нагрузка

выматывает силы людей к животных в самом начале похода, тогда как здравый смысл

подсказывает необходимость сохранения энергии как раз на вторую половину пути,

обычно наиболее трудную в связи с естественным утомлением.

Следует остановиться и на таком вопросе: можно ли допускать, чтобы в санном

походе число упряжек превышало количество людей. Должен ответить на это

отрицательно. Даже на хорошей дороге, которая не так часто встречается во льдах,

человек то и дело вынужден соскакивать с саней, отводить их от очередного заструга,

случайной льдины или, наконец, чтобы облегчить сани и помочь собакам выдернуть воз

на снежный сугроб. Без этого упряжка, как бы хорошо она ни была натренирована, не

сможет продвигаться. И это на хорошей дороге. А что же можно сказать о торошенных

льдах? Человек, идущий с передней упряжкой, вынужден останавливать ее, чтобы

стронуть с места неуправляемый задний воз, а потом вернуться к своим саням, которые

тоже не в состоянии сдвинуться без помощи. А так как препятствия, начиная с

маленьких и кончая труднопреодолимыми, встречаются в торосах на каждом шагу, то

остановки насчитываются многими сотнями. Они заставляют человека метаться из

стороны в сторону, изматывают собак и сильно замедляют передвижение.

Правилом нашей экспедиции являлось следующее: во-первых, человек,

участвующий в походе, должен иметь только [373] свою упряжку, сам управлять ею и,

как хозяин, заботиться о собаках: во-вторых, загрузка саней должна быть рассчитана

так, чтобы человек при относительно хорошей дороге (без торошенных льдов и при

плотном снежном покрове) мог садиться на сани и отдыхать.

Это давало нам возможность при сносных условиях пути делать большие

переходы, сохранять свои силы, чтобы в трудные минуты помогать собакам. При всем

этом управление гружеными санями и упряжкой в любых условиях — очень тяжелый

физический труд, а на плохом пути, даже при умении и большой тренировке ездока,

требуется напряжение всех сил.

14 апреля мы сделали 50,2 километра. Весь путь прошли по прямой линии через

морские льды, не углубляясь в залив Сталина. Недавние метели почти целиком занесли

мелкие торосы, сильно сгладили крупные и превратили льды в волнистую равнину, что

очень облегчило наш путь. Только в семи-восьми километрах от острова Октябрьской

Революции мы опять попали в сыпучий, сухой снег и потрудились как следует. Лагерь

разбили поздно вечером, под стеной глетчера, рядом с мысом Кржижановского.