бирюзовому небу катилось золотое полярное солнце, а внизу искрились бесконечные

снежные поля. Темносиние тени только подчеркивали их белизну. Все дышало какой-то

бодростью, зовущей к движению и деятельности. Даже крепкий мороз, щипавший уши,

казалось, торопил: «Ну-ну, пошевеливайтесь! Поскорее в путь, пора наверстывать

потерянное!»

Около полудня мы откопали наше имущество, заваленное сугробами, а вечером

разбили новый лагерь, уже на 35 километров южнее прежнего.

Дальше нас почти ничто не задерживало. Правда, еще раз налетела метель. Но

ветер не превышал 12 метров в секунду, бил «в борт» и не мог нас остановить. В

течение 11 часов мы непрерывно резали снежный поток и прошли 25 километров. А 21

апреля сделали переход в 50 километров, миновали мыс Свердлова, оставили здесь, как

и на предыдущих стоянках, запасы на обратный путь и вышли на знакомый мыс,

зажатый между двумя ледниками, на котором в прошлогоднем походе увидели первые

полярные цветы.

Отсюда можно начать пересечение пролива Шокальского и итти не на юг, а на

восток, рассчитывая обойти торошенные льды, в которые мы с Журавлевым забрались в

прошлую поездку.

Мы сделали за этот день хороший переход, достигли пролива и, кроме того,

заполучили добычу. Мы уже собрались было кормить собак, но в эту минуту в

полукилометре от лагеря показался медведь. Первым заметил его среди торосов Ошкуй.

Забыв о только что законченном 50-километровом переходе, собака понеслась за

зверем. Через минуту она исчезла в торошенных льдах. С нас тоже моментально

слетела усталость. Спустив еще несколько собак, мы бросились в погоню. Зверь

оказался молодым, сильным и изворотливым. Иногда собакам удавалось выгнать его на

какой-нибудь торос, но он сейчас же разгонял преследователей и опять мчался дальше в

море. Только пробежав больше двух километров, я увидел его сидящим на вершине

небольшого айсберга и одним выстрелом свалил вниз.

При свежевании туши мой нож неожиданно наткнулся на препятствие. Под

толстым слоем жира я обнаружил старую трехлинейную пулю. Где медведь получил и

сколько носил в своем теле эту памятку встречи с людьми, сказать [376] невозможно.

Может быть, летом какой-нибудь неудачливый охотник выстрелил в медведя с борта

ледокола, возможно, зверь принес пулю с острова Диксон, с Новой Земли или с Земли

Франца-Иосифа. Единственное, о чем свидетельствовала заросшая в сале пуля, — это о

том, что у белого медведя нет постоянного места жительства, его не смущают

расстояния. Вся Арктика — его вотчина.

Так наши запасы вновь пополнились из кладовой Арктики. Собаки наелись

свежего мяса и даже не хотели смотреть на пеммикан. Один лишь Ошкуй не мог

воспользоваться результатами своей отваги. В его глазах горела готовность съесть всего

медведя, но... у бедняги не раскрывался рот.

На долю этого пса выпадали самые невероятные приключения. В один из первых

походов на Северную Землю, когда он отказался работать, я выбросил его из упряжки и

махнул на него рукой. Он пропадал 18 суток, скитался где-то во льдах и, бог его ведает,

чем кормился. На девятнадцатые сутки Ошкуй заявился домой. Собаки встретили его

лаем, как чужого. А когда я вышел на шум, Ошкуй лег на живот, прополз несколько

десятков метров, сопровождаемый лающими собаками, и начал лизать мои руки. С тех

пор он взялся за работу. В прошлогоднюю распутицу он в походе до костей стер лапы,

но после одним из первых восстановил свои силы.

В конце минувшего лета с ним случилось новое происшествие. Однажды

преследуемый нами медведь залез в небольшую промоину. Уйти ему было некуда, а мы,

чтобы потом не вытаскивать из воды тяжелую тушу, старались выманить его на лед и

отгоняли окружавших зверя собак. Но медведь предпочитал оставаться в воде, скалил

клыки, рявкал и точно от мух отмахивался лапой от особенно назойливых

преследователей. Вдруг подлетел Ошкуй, почему-то отставший от своры. Не замедляя