Солнце коснулось линии льдов и начинает медленно погружаться за горизонт.

Боковые ложные солнца тухнут. На верхнее надвигается туча. Вся свита

исчезает. В одиночестве тонет светило. Остается лишь узкая полоса багряной

зари. Через час и она гаснет. Тучи тяжело ложатся на горизонт».

И вот запись 21 октября:

«Ясный морозный день. Ртуть в термометре опустилась до — 26°. Показалось

солнце. Около часа оно двигалось по линии горизонта, и, точно обессилев,

скрылось, так и не оторвавшись от этой линии. Мы видели солнце в

последний раз. Высокий, резко очерченный огненный столб вырос над тем

местом, где оно только что было. Постепенно бледнея, столб долго двигался к

западу вслед за невидимым светилом.

Только через четыре месяца мы снова увидим солнце. С его появлением

миллиарды разноцветных искр брызнут на снежные поля, густые синие тени

лягут на льды, вернутся розовые туманы. Потом криком птиц наполнится

воздух, и на обнаженной из-под снега земле торопливо, боясь упустить хотя

бы один теплый день, раскроют свои разноцветные чашечки миниатюрные

полярные цветы.

А сейчас... Еще некоторое время в ясную погоду мы будем видеть зарю.

Полуденные сумерки все больше и больше будут сгущаться, и, наконец, дней

через двадцать наползающая темнота закроет все вокруг. После этого два

месяца полдень не будет отличаться от полуночи, пока снова не появятся

признаки зари. В это время солнце заменят нам хронометры. Они будут

отмечать наступление «дня». Арктика заснет. Птицы давно уже покинули ее.

Последнюю из них — моевку — мы видели 10 октября. Все живое,

оставшееся здесь, будет вести борьбу за существование во мраке

наступившей полярной ночи. Эскимосы называют ее «большой ночью». Это

верно передает ощущение и настроение человека». [104]

Следующий день был таким же ясным, но солнце уже не показывалось. Только

над тем местом, где оно вчера скрылось, как и накануне, возник огненный столб, словно

последний прощальный привет друга.

Наш маленький коллектив вступил в полярную ночь.

* * *

Тридцатиградусные морозы, нагрянувшие в самом начале большой ночи,

проверили нашу готовность к зимовке. Особенно тщательную проверку испытал наш

домик. Морозы шарили своими холодными руками по стенам, дышали в подпол,

забирались на чердак, пытались разрисовать узорами окна или найти щелочку в дверях.

Стены потрескивали, и невольно напрашивалось сравнение: так в морозную ночь

покрякивает тепло одетый сторож. Крыша домика курчавилась изморозью, труба

покрылась инеем и стала похожа на гриб, сени заблестели ледяными кристаллами, но

жилище наше надежно сохраняло тепло. Домик попрежнему смотрел ясным взглядом

своих четырех окон.

Налетела метель. Она подняла невероятный шум. Морозный ветер полез в пазы

стен, застучал в окна, наполнил своим леденящим дыханием чердак. И опять домик

выдержал жестокие испытания, оправдал наши надежды.

Еще на материке мы много внимания уделяли типу нашего будущего жилья. Для

нас это был очень серьезный вопрос. Однако наши требования были скромны. Мы

сознательно не мечтали об отдельных комнатах, «кают-компании» и т. п. Надо было

считаться с трудностями, могущими возникнуть при выгрузке экспедиции на берег, и с

минимальными сроками на сборку домика, даже при условии, что нам поможет в этом

команда корабля. Строительные планы ограничивались и финансовыми

возможностями.

В то же время мы решительно отказались и от «хижины», а заодно и от

предложений некоторых строителей, проявлявших большую заботу о нашем коллективе

и советовавших самые разнообразные конструкции жилья. Здесь вместо стен были и

щиты с засыпкой и щиты с пробковой прокладкой или воздушной прослойкой; фанера с

металлической бумагой или со стеклянной ватой; дома гренландские, канадские,

финские, аляскинские и т. п. Все советы свидетельствовали о заботе о нас, но