– Что вы вообще намерены делать со всем этим? – спросила Саша, неопределённо махнув рукой на папку с бумагами, которая осталась лежать в коридоре.

– Для начала, разобраться, кто и за что убил мою мать, – отозвался Мишель. Голос его делался мрачным всякий раз, когда упоминалась Юлия Николаевна, однако Саша обратила внимание на другое.

– Как это "кто" и "за что"? А по-вашему, это не очевидно? Могу подкинуть пару догадок. Имя первого и единственного подозреваемого начинается с буквы "И", а фамилия на букву "Г". Нет никого на примете?

– Это не он, – весьма уверенно произнёс Мишель.

– Что значит, "не он"? А кто же ещё?

– Этого я пока не знаю, но собираюсь выяснить в ближайшее время.

– Вот как. Не знаете, стало быть? И предположений никаких нет?

– К сожалению, нет. Мы с нею в последнее время были не настолько близки, и в дела свои она меня не посвящала.

– Ваше величество, вы здоровы? – на всякий случай спросила Александра.

– Кажется, да. А впрочем, тебе должно быть видней, ты же доктор!

– По-моему, нездоровы, – усомнилась Александра. – Только так можно объяснить ваше желание не видеть очевидного! Я, конечно, понимаю, он ваш отец, родственные чувства, и всё такое… Вам тяжело поверить, но… иногда такое случается, знаете ли! Я вот, например, не в восторге от своей матери, и мне абсолютно непонятны некоторые её поступки, но от этого она не перестаёт быть моей матерью, какой бы плохой она ни была! Приходится порой заставлять себя закрыть глаза на здравый смысл и верить в невероятное.

Рассуждала она на удивление разумно, Мишель вновь улыбнулся и категорично покачал головой.

– Тем не менее, это не он.

– Потому что он ваш отец, дворянин, аристократ и всё такое? А убийство – удел плебеев, вроде нас? И потому, что он никогда бы не осмелился поднять руку на святейшую женщину, вашу матушку?

– И поэтому тоже.

– Боюсь, я не понимаю! – категорично сказала Александра, покачав головой. Волосы от этого движения затанцевали вокруг её лица, и Мишель невольно залюбовался, очарованный этим милым зрелищем. Потом он опомнился и, решив, что хуже, определённо, не сделает, если покажет ей письмо. Может, и не стоило, но Мишелю не хотелось, чтобы Саша грешила на Гордеева почём зря. Да, его следовало бы остерегаться, но удара нужно ждать вовсе не с той стороны, откуда ожидала Сашенька.

– Моя мать написала предсмертную записку, – сказал он, обойдя стол с другой стороны – пиджак висел на стуле, аккуратно сложенный, прощальное послание Юлии Николаевны хранилось во внутреннем кармане. – Не ту, которую отец якобы обнаружил возле её тела, другую. Адресованную лично мне. Я должен был получить её только в случае, если буду возвращаться с фронта домой, на её похороны. Выходит, она заранее знала о том, что её убьют.

С этими словами Мишель протянул Александре бумагу. Их пальцы на мгновение соприкоснулись, и Саше стоило огромнейших усилий, чтобы с позором не отдёрнуть руку, как Иннокентий позавчера на балу. Но прежде, чем прочитать послание, она ещё несколько секунд смотрела на Мишеля, искренне недоумевая, с чего это он вдруг с ней откровенничает?

Окажись на его месте любой другой – да хоть тот же Голицын, в самом деле! – в таком поведении не было ничего удивительного, но Мишель за эти два дня успел так зарекомендовать себя, что теперь любая милость с его стороны казалась страшно подозрительной.

"Наверное, я просто сплю", – решила Александра. Это объяснение показалось ей исчерпывающим, и тогда она принялась внимательно читать. Пусть это и сон, но даже во сне ей хотелось знать правду.

«Никого не слушай, и никому не верь. Особенно отцу. Если ты читаешь эти строки, то меня, скорее всего, уже нет в живых. Найди Рихтера. Он единственный знает правду. Позаботься о Катерине, и Ксению, пожалуйста, не бросай. Она хорошая девушка и любит тебя. Береги бабушку и Алексея. И не держи зла на отца, прости его, если сможешь, и – отпусти. Помнишь, ты же сам говорил мне как-то: отпустить – это самое лучшее.

С любовью. Мама»

Мишель внимательно наблюдал за тем, как она читает, и когда Саша подняла глаза, их взгляды вновь встретились.

– Она никогда бы не написала этого, если остерегалась отца, – счёл нужным пояснить он. – Зная, что в таком случае я его попросту убью. А не я – так Алексей, у этого точно рука не дрогнет.

– Тогда я вообще не понимаю, в чём проблема! – так же искренне сказала Саша, возвращая ему записку. – Тут же ясно написано – обо всём спросить Рихтера! Так зачем гадать, грешить на невинного и всеми обиженного несчастного Гордеева почём зря? Почему бы не съездить к Рихтеру и не спросить? Я, честно говоря, не понимаю, почему вы до сих пор… – спохватившись, Александра легонько хлопнула себя по лбу. – Господи, ну, конечно, как я могла забыть! Не обращайте внимания, у меня был тяжёлый день, я совсем перестала соображать под вечер…

– Постой-постой, с этого момента поподробнее. Что значит – съездить к Рихтеру и спросить? Ты что, знаешь – кто это?

Такой вопрос сначала поставил Александру в тупик, она удивлённо вскинула брови и поморщилась, когда резкое движение болью отдалось в разбитом виске. Затем, наблюдая за неподдельным изумлением на лице Мишеля, она непроизвольно рассмеялась.

– Господи боже! Нет, вы, конечно, упомянули, что не были близки с матерью, но чтоб настолько! – с чувством проговорила Саша, превратившись прямо-таки в сгусток злой иронии. Зеркальное отражение сурового и неприступного Мишеля, коим он был два дня назад! Для полноты картины она откинулась назад, на удобную спинку кресла и, скрестив руки на животе, смерила его самодовольным, улыбающимся взглядом.