– А впрочем, разве могли вы подумать обо мне другое? – вздохнув, продолжила Александра, в отчаянии покачав головой. – Я же дочь Алёны Тихоновой, яблоко от яблони! Тем более, я затеяла всё это и впрямь не то чтобы совсем уж бескорыстно. Но клянусь вам, ваше величество, если бы мне нужны были деньги, я продала бы это дело Гордееву без лишних сомнений. Уверяю вас, он бы не поскупился.

– Не сомневаюсь, – хмуро сказал Мишель, представив, что могло быть в этом случае. – Так чего же ты хочешь?

Такая постановка вопроса понравилась Александре немногим больше. В очередной раз она вздохнула, мысленно призывая Господа в свидетели безнадёжности этой затеи, а затем сказала:

– Я всего лишь хочу остаться в живых.

"Совсем он, что ли, обезумел?! – подумал тогда Мишель, взглянув на её разбитый висок, который Александра отчаянно прятала за волосами. – До какой степени он должен был запугать её, бедняжку, чтобы она решилась прийти за помощью ко мне?"

– Желание похвальное, – немного помолчав, сказал он. – А что, прости, были прецеденты?

Мишель надеялся, что она расскажет, откуда у неё взялось это ранение, едва не ставшее смертельным, но Александра жаловаться не стала.

– Ещё нет. Но это дело времени, несомненно. Понимаете ли, я случайно услышала разговор… самое время вам сейчас сделать возмущённое лицо и сказать, что барышням совсем негоже подслушивать! Но я не нарочно, клянусь вам!

Саша рассказала ему о том ночном разговоре в кабинете у Гордеева. И если её несказанно удивило предательство ничтожества Воробьёва, то Мишель отнёсся к этой новости с равнодушием. Он-то, в отличие от Сашеньки, никаких иллюзий насчёт Викентия Иннокентьевича давно не питал.

– Даже и не знаю, что сказать, сестрёнка! – сказал он, когда она замолчала, ожидая его вердикта.

– Они ведь поймут рано или поздно, кто это сделал, – с тоской сказала Александра, пропустив иронию мимо ушей. – И от этого Иван Кириллович явно не воспылает ко мне любовью, а его желание убить меня ничуть не уменьшится!

– Что ты такого ему сделала?

– До или после того, как высказала в лицо всё то, что думаю о его ничтожестве? – изогнув бровь, поинтересовалась Саша.

– Это было довольно смело с твоей стороны.

– И кто бы говорил! – она тоже позволила себе скромно улыбнуться. – Вам-то этой смелости тоже не занимать. О том, как вы спустили его с лестницы, у нас по городу теперь легенды ходят!

– Это были… хм… вынужденные меры, – смущённо произнёс Мишель, но глаза его улыбались.

Ах, ну что за дивные глаза! Саша поймала себя на совершенно неуместной мысли, что при других обстоятельствах могла бы смотреть в них бесконечно. Если бы только он не был таким невыносимым, если бы не вёл себя так нагло, если бы они не стали врагами волею случая и Ивана Гордеева, если бы, если бы…

Отогнав наваждение прочь, Александра собралась спросить, что теперь будет, но ей помешал стук в дверь, оглушительно прозвучавший в сумеречной тишине майского вечера. Девушка испуганно вскинула голову и вопросительно посмотрела на Мишеля.

А тот взглянул на часы и выругался.

– Это Ксения, – вполголоса объяснил он.

Митрофанова? Саша тоже посмотрела на часы – половина десятого уже! – и всерьёз озадачилась, а с какой это стати графиня, потомственная дворянка и уважаемая женщина, позволяет себе столь поздние визиты на квартиру одинокого и пока ещё неженатого мужчины?

О да, она действительно не понимала! Более того, Саша и в мыслях не держала, что Волконский мог оказаться не один этим вечером. Да если у неё хотя бы на секунду возникло такое подозрение, она в жизни бы к нему не пришла! Хорошо это или плохо, но Саша оказалась слишком благородного воспитания, чтобы позволить себе хоть и в мыслях допустить неприличное. И в очередной раз пришлось спуститься с небес на землю, тихонько обозвать себя идиоткой и сокрушённо покачать головой, кляня на чём свет собственную наивность.

Стук, однако, не прекращался, и нужно было что-то делать, пока Ксения, чего доброго, не снесла дверь с петель.

– О-о, она будет в восторге! – прошептала Саша, растерянно оглядываясь по сторонам, ища подходящее место, где можно было спрятаться. Волконский, конечно, негодяй и мерзавец, но ставить его в весьма недвусмысленное положение Александра ни в коем случае не желала.

Правда, имелся огромный соблазн сказать Митрофановой: "Я-то, допустим, его сводная сестра, а вот что здесь в такое время делаете вы?"