– Вот как? То есть, с тех пор, как его рассчитали, он затаил обиду?

– Про обиду вы сказали совершенно правильно, но на счёт "рассчитали" – я не уверена, – ответила Александра. – Слухи тогда ходили разные. Кто говорил, что ваш отец прогнал его со скандалом, кто-то – что сама Юлия Николаевна погорячилась, но большинство твердили, что Максим Стефанович ушёл по собственному желанию, и последней его фразой было нечто вроде: "Ноги моей больше не будет в доме этих мерзавцев!" Ну, или, может, чуть грубее.

– Я тебя понял, – с усмешкой сказал Мишель, оценив её шутку. – Стало быть, не стоит ждать, что он кинется мне на шею, как только я покажу ему предсмертное письмо моей матери?

– Я бы на это не рассчитывала, – кивнула Александра. – Не говоря уж о том, что от Максима Стефановича никто не слышал ни единого слова в течение вот уже двадцати пяти лет.

– Как это?

– Я не знаю, – Саша развела руками. – Там была какая-то тайна, загадка! Не просто так он ушёл, я уверена. Но, как бы там ни было, с тех пор он так ни слова и не произнёс. И даже лёжа на смертном одре с переломом позвоночника, у нас с папой на операционном столе, он ни слова не проронил! И потом, когда мы вернули его с того света, лишь целовал руки да плакал, и больше ничего. Да и вообще-то, за всю жизнь, сколько я знала его, ещё будучи маленькой девочкой, я не помню, чтобы он когда-то разговаривал. Видимо, какое-то потрясение заставило его лишиться голоса в тот день, когда его рассчитали. До этого-то, ясное дело, он говорил – как иначе он мог преподавать? Но, увы, я не знаю, что произошло между ними. Я тогда ещё не родилась, а мой папа, если и знал, мне об этом никогда не рассказывал. Юлия Николаевна теперь тоже не скажет, остаются трое: Гордеев, ваш дядя и княгиня.

– Первый и последняя – сразу нет. Отец откровенничать не станет, не в его интересах, а бабушка при смерти, к ней сейчас не пускают никого. Алексей, если и прояснит картину, то не раньше следующей недели, а это слишком большой срок, – сказал Мишель и потрясающе спокойным голосом добавил: – Боюсь, за это время могут быть новые жертвы.

– Значит, придётся спрашивать самого Рихтера, – подытожила Александра, пожав плечами, словно не было ничего в целом мире проще этой элементарной задачки.

– Значит, придётся, – повторил Мишель, с задумчивым видом глядя в пространство.

Ситуация усложнялась на глазах.

Вопрос: что теперь делать? – не давал Мишелю покоя. Благодаря его заботливой новоиспечённой сестре, у него теперь была информация, но, вот ирония! – он никак не мог её использовать. И проблеск надежды, вспыхнувший так ярко и так ослепительно, вновь потонул во мраке.

Ровно до тех пор, пока он не заметил, каким взглядом Александра смотрит на него.

– Что? – оживился Мишель, вскинув голову. – Чему ты улыбаешься?

– Жду, – послушно ответила Александра и кивнула ему.

– Чего, прости? Я что-то пропустил?

– Кажется, да, но я не в претензии. Размышляйте дальше, ваше величество, а я пока вновь наслажусь своей властью в полной мере!

– Я опять чего-то не знаю, да? – надежда вспыхнула снова, и снова Мишель улыбнулся. Александра махнула рукой, призывая его не отвлекаться на такие мелочи, как её скромное присутствие, а потом, вытянувшись в кресле, сладко вздохнула и сказала:

– Когда надоест искать выход из заведомо безвыходной ситуации, советую сразу набраться терпения. И, переступив через свою гордость, сказать, прямо вот так, как я скажу сейчас: "Помоги мне, Саша! Кроме тебя некому, сестрёнка. Не бросай меня в беде!" – Задумчиво взявшись за подбородок, она хитро прищурилась и добавила: – Пожалуйста!

– А ты-то каким образом можешь мне помочь? – спросил Мишель вместо этого.

– Издеваетесь? – с усмешкой поинтересовалась Александра, в очередной раз заподозрив уничижительную шпильку в свой адрес.

– Упаси боже, нет! Просто я объективно не вижу ни единой причины, по какой он стал бы откровенничать с тобой, раз уж со мной не станет.

– Очередной намёк на то, что вы с титулом, а я нет? – вновь ухватилась за его фразу Александра.

– Ты невыносима! – вздохнув, заключил Мишель. Вид у него был какой-то потерянный, и Саше вдруг захотелось встать со своего места, подойти, обнять его запанибратски и утешить. Испугавшись собственных сумасшедших мыслей, она приняла приемлемую позу в кресле и только тогда пояснила:

– Кажется, я уже говорила, что однажды Максим Стефанович попал к нам в больницу со страшной травмой. Сломанный позвоночник, знаете ли, чертовски опасная вещь! Можно остаться калекой на всю жизнь, или дурачком, к примеру, это смотря как упасть. Рихтеру повезло: мы практически полностью вылечили его, он теперь лишь прихрамывает слегка, но это малая цена за случившееся, – погрузившись в воспоминания, Саша словно перенеслась на два года назад, обратно в свою прежнюю жизнь, где любимый папочка был рядом. Непроизвольная улыбка коснулась её губ, взгляд потеплел, и Мишель вновь поймал себя на мысли, что думает совсем не о том, глядя на её красивое, задумчивое лицо. – Это была вторая моя спасённая жизнь! – немного погодя сказала Александра. – Первой стала ваша мать. А что касается Рихтера – надо ли говорить, что он прекрасно отдавал себе отчёт в происходящем, и знал, что ждало его, если бы не мы с отцом. У папы тогда было много дел в больнице, с Максимом Стефановичем всё время сидела я. Он знал, что я была на операции, ассистировала отцу, и ценил мою помощь. А теперь, ваше величество, ответьте сами на свой вопрос: с какой стати Рихтеру со мной откровенничать? А с кем ещё, если не со мной? В отличие от вас, он умеет быть благодарным, я уверена!

Это прозвучало ещё обидней оттого, что было правдой. Мишель уже в который раз подумал о том, что неплохо бы извиниться, но он в жизни ни перед кем не извинялся и нужных слов подобрать всё никак не мог. Поэтому он решил не забивать голову и спросил:

– Как же ты собралась разговорить немого? Благодарность благодарностью, но если он молчал двадцать пять лет к ряду, то я отчего-то очень сомневаюсь, что он заговорит исключительно из одного лишь священного обязательства перед тобой!

– Этого не потребуется, – заверила его Сашенька. – Мы довольно неплохо научились изъясняться с помощью жестов.