– О чём? – окончательно запутавшись, спросила Александра, перебив непонятный рассказ Максима Стефановича. Он снова послушно кивнул и, поднявшись со своего места, заковылял к стене, опираясь о свою верную трость. На стене, прямо над камином, висела огромная карта. Раньше, ещё до репетиторства у Алексея и Юлии Николаевны, он преподавал географию в школе. Немецкий и географию. Учителей не хватало, а географом Максим Стефанович был таким же отменным, как и немцем. Карта осталась ещё с прошлых времён.

– Ничего не понимаю, – признался Мишель, склонившись к Александре. Она почувствовала его дыхание на своей шее и слегка вздрогнула, но тотчас взяла себя в руки и подняла голову.

– Я тоже, – прошептала она, но Максим Стефанович, привлекая к себе внимание, постучал набалдашником трости по стене. Молодые люди синхронно повернулись к нему. Рихтер довольно улыбнулся, острый конец трости взлетел вверх и упёрся в одну из точек на карте. Александра напрягла зрение, вглядываясь в надпись, но прежде чем она успела что-либо разглядеть, Мишель порадовал своими исключительными познаниями в географии.

– Румыния, – сказал он. Рихтер довольно кивнул и указал на конкретный город. – Букарешт. Столица.

Рихтер снова послушно закивал. И, подняв указательный палец, точно в голову ему пришла какая-то идея, вновь вскинул свою трость, вооружившись ей, как указкой. Сверху карту венчала надпись: "Карта мира, 1869 г.", и острый конец тросточки потянулся к цифрам. Один. Восемь. Снова восемь. И – девять.

– Восемьдесят девятый год? – уточнила Александра. Рихтер просиял и снова поднял указательный палец, подчёркивая важность этого момента, и на всякий случай ещё пару раз ткнул импровизированной указкой в румынскую столицу. – То есть, что-то, что случилось в восемьдесят девятом году, случилось там?

Рихтер снова закивал и вернулся на своё место, страшно довольный собой. Трость он снова повесил на подлокотник и тихонько крякнул, усевшись на кресло. И вновь принялся жестикулировать, слишком быстро, но Александра, уже натренировавшись немного, с каждым взмахом рук улавливала всё больше и больше.

Правда, от этого повествование не переставало выглядеть бессмыслицей и бредом сумасшедшего.

"…взбрело в голову именно тогда… восемнадцать лет ей было… поздно уже язык-то изучать! Думала бы лучше, как о своём муже молодом заботиться, чтоб не гулял… о детях будущих… о чём ещё девице положено думать в таком возрасте? Нет же, ей подавай образование! (тут он разгневанно потряс головой) А кто против – (неразборчивый жест, но Александра догадалась, что он имел в виду старую княгиню) – кто против генеральши пойдёт? Велела учить – учи! Так я при ней в то страшное время и оказался… Сколько раз потом жалел… проклинал старуху (видимо, снова про генеральшу)… не окажись меня рядом тогда – глядишь, по-другому судьба бы моя сложилась… Да что уж теперь… ничего не исправишь… а я… как это старики любят… ворчу на судьбу… думаю, что мог бы всё изменить… А на самом деле ни черта я не мог. Даже тогда. Ничего не мог. (Снова он покачал головой, с презрением искривив губы в усмешке) Как бы я её остановил?! Как её вообще можно было остановить?! Одно слово – (опять непонятно, то ли имел в виду – Волконские, то ли – "князья", аристократы и тому подобное, но Саша поняла, что он имел в виду) Попробуй скажи слово против! Это ты у меня милая и добродушная, тебя воспитывали по-другому… а той только попробуй возрази! Как посмотрит, как глазищами своими сверкнёт! И всё равно же будет, как она скажет. Они со слугами все так. Никаких возражений. Только подчинение. Даже если они заведомо неправы – какая разница? Хозяева они, а не мы"

Александра с пониманием кивнула. Губы её непроизвольно растянулись в усмешке, и она взглянула на Мишеля, искренне жалея, что он ни слова из сказанного не понимает. Тот недовольно склонил голову, глядя на неё – что на этот раз? Но Саша лишь покачала головой и вновь повернулась к Рихтеру.

– Я знаю, о чём вы, – сказала она. – Продолжайте.

"Это было неправильно. Я не хотел. Я тысячу раз говорил, и тогда, и сейчас – я не хотел в этом участвовать! Они меня заставили"

– Они? То есть – Юлия Николаевна и Гордеев?

"Нет. Он (Гордеев) тут вообще был не причём. Он до последнего не знал. Я, если честно, не уверен, что он и сейчас-то знает… Хотя, наверное, знает. Он всегда обо всём знает, мерзкий человек!"

Александра улыбнулась, полностью поддерживая Максима Стефановича в его отношении к ненавистному министру.

– А кто тогда? – продолжила допытываться она. – Если не Гордеев, то кто?

"У неё была подруга. (Пальцы сложились щепотью, словно Рихтер хотел перекреститься, и снова разжались – он показал – три) Их всегда было трое. Она и ещё две. Одна – высокая, нескладная такая, (он изобразил, взмахнув рукой от пола), вторая – красавица, фигуристая, прямо как ты… и волосы… (он потянулся к ней через стол, коснулся её прядей, перевязанных на затылке и спускающихся через левое плечо на грудь) такие же волосы… Вы с нею очень похожи. Она была такая же красивая, как и ты, и…"

– Санда, – непроизвольно срывается с её губ давно забытое, чужое имя.

Повисла пауза. Мишель с неимоверным интересом смотрел на Сашу, прямо взглядом прожигал, а Максим Стефанович изумлённо вскинул брови.

"Откуда ты знаешь?"

– Юлия Николаевна рассказывала, – сказала девушка растерянно. Ей самой было удивительно, что она вспомнила об этом так неожиданно и, слегка смущаясь под пытливыми взглядами двух пар глаз, пояснила: – Те же самые слова… она так же, как и вы, тогда говорила. Ты так похожа на неё… точно такие же яркие волосы… её даже звали так же: Александра, но все называли её Санда… – процитировала Саша слова Юлии Николаевны. Ей казалось, что она давно забыла их, но нет же, они с поразительной чёткостью всплыли в памяти, словно княгиня сказала их только что, мгновение назад. Саша как будто слышала её голос снова – такой низкий, глубокий, неимоверно прекрасный и чуточку грустный. А ещё ласковый. Она всегда была ласкова с нею, своей спасительницей.

Максим Стефанович закивал, подтверждая каждое слово, а Мишель, изнемогающий от нетерпения, дошёл до того, что требовательно коснулся её плеча.

– Что всё это значит? – спросил он тихо и недовольно. Александра не ответила, лишь с извиняющимся видом покачала головой и мысленно попросила у него прощения. Он как будто бы понял, настаивать не стал и даже руку убрал, чтобы не смущать её лишний раз.

Тогда Саша повернулась к Максиму Стефановичу.

– Продолжайте, пожалуйста.

Рихтер кивнул и снова принялся с оживлением жестикулировать.