– Да неужели?

– Что бы вам там не говорили, но он не нарочно!

– Не нарочно что? – на всякий случай уточнил Мишель. Вряд ли, конечно, они думали об одном и том же. Если бы она знала правду, то не говорила бы о дорогом Серёженьке с такой нежностью и любовью! Но проверить лишний раз не помешало. Кто её знает, эту безумную девчонку, может, она и впрямь была в курсе авдеевского ничтожества, но любила всё равно, вопреки всем недостаткам?

Но нет, не знала. Мишель с некоторым облегчением понял это, когда Саша улыбнулась в ответ, и сказала:

– Как это "что"? Познакомил наших родителей, разумеется! А что, у вас были другие причины его ненавидеть?

"Ох", – только и подумал Мишель. То ли у него всё и впрямь было написано на лице, то ли Александра умела читать его мысли. Как бы там ни было, обмануть её оказалось непросто, поэтому пришлось выкручиваться:

– Да. Например, то, что Авдеевы – бывшие крестьяне, ныне живущие на нашей земле на правах законных хозяев. Экая несправедливость!

– Я слышала эту историю, – с невесёлой улыбкой сказала она, прекрасно понимая, что Мишель не всерьёз это. – И по-вашему, такое положение дел – повод относиться к нему предвзято?

– А не можем ли мы поговорить о чём-нибудь ещё? От воспоминаний об этом человеке у меня неминуемо портится настроение!

– Да, конечно, извините, – быстро согласилась Александра. Ей тоже было не по себе, когда она обсуждала своего горячо любимого Сергея с этим бессердечным, жёстким человеком. И тут же, в противовес собственным словам, продолжила: – Просто мне непонятно, за что вы его так не любите?

– Господи, ну а я-то почему должен его любить? – устало спросил Мишель. – Для этого у него есть ты!

Сказал, точно ударил. И вроде бы не грубо, не в укор, и даже без разнообразных пошлых намёков, но всё равно прозвучало как-то холодно. И вновь сердце её замерло, словно в ожидании чего-то… Чего-то, что так и не случилось. Саша рассеянно посмотрела за окно, кивнула в ответ и сказала:

– Да, разумеется.

"Уж не из-за Катерины ли вся эта неприязнь? – бились в голове спутанные обрывки мыслей. – Видимо, там всё не так просто, как Серёжа старался показать! И… господи, до чего же у него приятный голос!"

Это уж было совершенно не к месту, и Александра расстроилась ещё больше. Взгляд её стал рассредоточенным, она не могла сконцентрироваться и не знала, куда деть своё волнение.

– Ты никогда не думала, что твоего отца вызвали на фронт не случайно?

Вопрос, как ни странно, её отрезвил, вернул к действительности. А должно было быть наоборот, ведь Саша до сих пор не могла спокойно думать о случившемся, всякий раз неминуемо доводя себя до истерики бесконечными размышлениями: как он, где он, жив ли он?

Но сейчас, мечась из крайности в крайность, эта тема показалась едва ли не спасительной. Она медленно повернулась к Мишелю и внимательно посмотрела на него, словно бы взвешивая в мыслях, всерьёз ли он, или в очередной раз хочет поставить её на место.

– Подозрительно это всё, – поделился своими умозаключениями Мишель. – Столько времени его не трогали, явно же не просто так? Из-за Леонида Воробьёва, правильно? Он поспособствовал, по просьбе своего брата, твоего драгоценного Викентия Иннокентьевича?

– Я… я не знаю, – искренне ответила Александра.

Никогда прежде она не задумывалась о том, что отца, по-хорошему, должны были мобилизовать ещё в августе четырнадцатого года, когда война только началась. Многие тогда ушли на фронт из их городка, и продолжали уходить в течение всего следующего года, а она с ужасом ждала, когда придут за её дорогим папочкой – ждала и молилась, чтобы этот день никогда не настал. Бог внимал её молитвам целых полгода, но потом…

В самом деле, а почему так долго?

– Я не знаю, – повторила она, озвучив свои мысли.

– Зато я знаю, – ответил Мишель. – Их должны были забрать сразу же. Мобилизация началась в августе, а доктора, особенно военнообязанные, практически никогда не остаются в тылу. Я даже могу назвать тебе имя человека, выправившего для них освободительные документы. Владислав Дружинин. Большой чин в императорском разведывательном ведомстве, бывший начальник Леонида Воробьёва, хороший друг моей матери, и по совместительству мой крёстный.