– Точно?

– Так-то, да. Лешки Решетникова мамка выходила, потом бабка с пятого, сантехник еще, который не сантехник.

Я зацепился:

– Как это «сантехник, который не сантехник»?

– Это я сначала подумал, что сантехник, – пояснил пацан. – Но у нас же сантехником батя Вовки Труфанова, и я подумал – нет, не сантехник.

– А с чего ты взял, что он сантехник?

Пацан посмотрел на меня, как на дитя малое.

– Так чемодан же с инструментом.

– А! Тогда понятно. Раз чемодан, тогда – да. А он не толстым был?

– Кто? Чемодан?

– Да нет, сантехник, который не сантехник.

– Не-а, не толстый. Худой. И высокий такой. Не как вы, но высокий.

Хотелось, конечно, вонз" иться в сознание пацана Взглядом, вживую посмотреть на этого сантехника, который не сантехник, но – табу. Однажды сам себе строго-настрого запретил ковыряться в сознании детей. Ковырнул как-то раз сознание вот такого же мальца, а он вырос и стал серийным убийцей. Взаимосвязь не очевидна, вопрос не изучен, но я зарекся. Чур меня, чур.

– Ну ладно, спасибо тебе, – сказал я, вставая. – Смотри, быстро не гоняй, а то лысину застудишь.

– Не-а, не застужу, – улыбнулся пацан и покатил на новый круг.

Уже направляясь к машине, набрал домашний номер.

– Хорошо, что перезвонил, – сказал Ашгарр.

– Чего случилось? – поторопил я.

– Тут перед домом тип какой-то часов с десяти трется, не нравится он мне.

– Думаешь, Охотник?

– Черт его знает, на лбу не написано.

– Сейчас подъеду, ты только сам не высовывайся, – попросил я, отключился и выругался: – Вот же тенехрень!

Последний мой возглас относился не к новости Ашгарра, просто на фонарном столбе, под которым стоял мой болид, сидел ворон Охотника.

– Обложил, гад! – обронил я еще в сердцах и прошел мимо тачки, будто и не моя вовсе.

Я решил разобраться с вороном немедленно, как говорится, «здесь и сейчас». Шляпу Птицелова не вернуть, а жить с ощущением, что за тобой постоянно следят, это все равно что танцевать с занозой в пятке. Можно, конечно, но ну его на фиг.

Выбравшись со двора на улицу, я прошагал квартал, повернул к небольшому скверу, разбитому возле школы, пересек площадку для выгула собак и добрался до цели своего маневра – огороженного горбылем долгостроя. Выбил ногой две доски и проник внутрь, где увидел то, что и должен был увидеть, – глубокий котлован, в дно которого там и сям было вбито с десяток железобетонных свай. Некоторые из них уже осыпались от времени и непогод и пугали небо пиками голой арматуры. Я прошел краем к сгоревшему строительному вагончику, плюхнулся на чудом уцелевшую скамейку и в ожидании ворона закурил.

Шпион не заставил себя долго ждать – через полминуты заявился, покружил, лениво меся крыльями разгоряченный воздух, и уселся на ближайшую сваю.

Сел, и больше ничего.

Какое-то время мы играли с ним в игру «Кто первым моргнет». Первым моргнул я. Не от тяжести взгляда его желтых остекленевших глаз, нет, – от дыма после очередной затяжки. Хотя и от дыма, а все равно стало обидно. Плюнул от досады и крикнул обнаглевшей птице:

– Чего вылупился?!

– Ничего, – ответил ворон.

– Зовут тебя как, тварь пернатая?

– Никак.

– Ну а когда шпионить прекратишь?

– Никогда.

Стряхнув пепел, упавший на коленку, я усмехнулся и со знанием дела желчно заметил:

– А летаешь ты как курица беременная.

– Что?! – возмущенно вскрикнул шпион.

– Точно – как курица, – повторил я и выхватил кольт.

Вроде быстро достал, раз – и уже в руке, но когда навел ствол, ворона на свае уже не было. Уже кружил над моей головой.

– Что ж ты вьешься? – задал я ему риторический вопрос, пытаясь прицелиться.

Не получалось у меня прицелиться. Заколдованный ворон то взвивался к облакам, то камнем падал вниз. И все время, нарушая все мыслимые и немыслимые законы аэродинамики, шарахался из стороны в сторону. Попробуй тут прицелься. В конце концов прекратил я заниматься ерундой и сунул пистолет в кобуру. Только спрятал, ворон тут же вернулся на свое место. Выждав какое-то время, я предпринял еще одну попытку. Увы, результат оказался тем же: только я, а он – уже.