Посл того мы еще нсколько разъ совершали поздки по озеру и часто подвергались опасностямъ и разнымъ приключеніямъ, о которыхъ въ никакой исторіи не найдется описанія.

Я ршилъ пріобрсти верховую лошадь. Нигд не видлъ я такой лихой и отчаянной зды, не считая цирка, какъ у этихъ живописно задрапированныхъ мексиканцевъ, калифорнійцевъ и американцевъ, которые каждый день скакали по улицамъ Карсона. Какъ они здили! Чудо! Немного наклонившись впередъ, въ шляпахъ съ широкими полями, спереди приподнятыми, съ разввающимися надъ головами длинными вуалями, легко и свободно пролетали они по городу, подобно вихрю; черезъ минуту вдали въ степи виднлась только пыль поднятая ими. Когда они хали тихою рысью, они сидли прямо, красиво и граціозно, какъ бы составляя одно съ лошадью, а не подскакивали въ сдл, по принятой глупой школьной метод. Я живо выучился отличать лошадь отъ коровы, но дальше мои познанія были плохи и потому горлъ нетерпніемъ обогатить ихъ. Я ршилъ купить лошадь. Пока эта мысль гнздилась въ моей голов, на аукціонную площадь пріхалъ оцнщикъ-продавецъ, на вороной лошади, усянной такимъ количествомъ наростовъ, что она походила на дромадера и потому была весьма некрасива; но его «идетъ, идетъ за двадцать два доллара — лошадь, сдло и сбруя за двадцать два доллара, джентльмэны!»

Я на силу сдерживался.

Какой-то человкъ, котораго я не зналъ (онъ оказался братомъ оцнщика), замтивъ жадный взоръ мой, сказалъ, что такая замчательная лошадь идетъ такъ дешево и прибавилъ, что одно сдло стоило этихъ денегъ. Сдло было испанское съ тяжеловсными украшеніями и съ неуклюжимъ кожанымъ покрываломъ, названіе котораго трудно выговаривается. Я сказалъ, что готовъ надбавить цну; тогда этотъ хитрый на видъ человкъ заговорилъ съ простодушной прямотою, которая меня подкупила. Онъ сказалъ:

— Я знаю эту лошадь, знаю ее очень хорошо. Вы иностранецъ, я вижу, и могли принять ее за американскую лошадь, можетъ быть; но я увряю васъ, что нтъ, ничего подобнаго нтъ; но извините, если я говорю шепотомъ, тутъ стоятъ чужіе, она, не безпокойтесь, «кровной мексиканской породы» (Plug).

Я не зналъ, что значило «кровной мексиканской породы», но прямодушная манера говоритъ этого человка заставила меня внутренно поклясться, что я или куплю эту «кровную мексиканскую породу», или умру.

— Иметъ ли она еще какія-нибудь достоинства? — спросилъ я, удерживая, насколько возможно было, свой порывъ.

Онъ потянулъ меня за рукавъ немного въ сторону и шепнулъ въ ухо слдующія слова:

— Она можетъ перебрыкать что хотите въ Америк!

— Идетъ, идетъ за двадцать четыре доллара съ половиною, джентль…

— Двадцать семь! — крикнулъ я съ яростью.

— Продана, — сказалъ оцнщикъ и передалъ мн «кровнаго мексиканца».

Я едва могъ сдерживать свое волненіе. Я заплатилъ деньги и поставилъ животное въ нанятую мною сосднюю конюшню для корма и для отдыха.

Посл полудня я привелъ лошадь на площадь, и когда садился на нее, нсколько горожанъ держали ее, кто за голову, кто за хвостъ. Какъ только вс отошли, она, собравъ вс четыре ноги вмст, опустила спину, потомъ вдругъ выгнула ее дугой и подбросила меня вверхъ на три или четыре фута! Но я удержался и счастливо попалъ обратно прямо въ сдло, снова взлетлъ вверхъ, опустился на крупъ, опять взлетлъ и очутился на ше; все это произошло въ теченіе трехъ или четырехъ секундъ. Потомъ лошадь встала на дыбы и я, обнявъ ее безнадежно руками за тощую шею, скользнулъ въ сдло и удержался въ немъ; потомъ она вскинула вверхъ заднія ноги, какъ бы желая лягнуть само небо, и встала на переднія; потомъ снова начала подбрасывать; въ это время я услышалъ чей-то голосъ:

— О, да она брыкается!

Въ тотъ моментъ, какъ я взлетлъ на воздухъ, кто-то далъ лошади полновсный ударъ кнутомъ, и когда я на этотъ разъ опять опустился, моего кровнаго мексиканца уже не было. Одинъ калифорнскій юноша погнался за ней, поймалъ ее и просилъ у меня позволенія прокатиться на ней. Я разршилъ ему это удовольствіе. Онъ слъ, былъ подброшенъ разъ и, упавши въ сдло обратно, пришпорилъ лошадь, и она понеслась, какъ птица, перелетла она черезъ три плетня и исчезла по дорог къ долин Уашу.

Я съ грустью прислъ на камень и невольнымъ движеніемъ одной рукой схватился за голову, а другой за животъ. Мн кажется, только тогда понялъ я всю слабость человческаго организму мн недоставало еще одной или двухъ рукъ, чтобы приложить ихъ къ болящимъ мстамъ. Перо не въ силахъ описать, насколько я страдалъ физически; никто не можетъ вообразить, какъ я былъ весь разбитъ, какъ внутренно, вншне и вообще былъ потрясенъ, ошеломленъ и убитъ; кругомъ меня собралась сочувственная толпа.

Одинъ пожилой мужчина, желая меня утшить, сказалъ:

— Иностранецъ, васъ поддли, всякій, живущій въ этой мстности, знаетъ эту лошадь. Всякій ребенокъ, всякій индецъ могъ бы вамъ сказать, что она брыкается; на всемъ континент вы не найдете хуже лошади. Послушайте-ка меня, я — Каррей, старый Каррей, старый Эбъ [5] Каррей. Кром того, долженъ сказать, что этотъ «кровный мексиканецъ» — проклятая и подлая лошадь. Эхъ, вы, простофиля, если бы не совались въ аукціонъ, вы бы имли случай купить настоящую американскую лошадь, прибавивъ немного въ той цн, что дали за этого стараго кровнаго заграничнаго скелета!

Я ничего на это не возразилъ, но далъ себ слово, что если братъ оцнщика умретъ, пока я въ территоріи, то брошу вс дла, а уже непремнно поспшу на его похороны.

Проскакавъ шестнадцать миль, «кровный мексиканецъ» съ калифорнскимъ юношей на немъ влетлъ во весь опоръ обратно въ городъ, роняя повсюду клубы пны, какъ брызги несущагося тифона, и подъ конецъ, перескачивъ черезъ тачку съ посудой и черезъ самого торговца, остановился, какъ вкопанный, передъ нашимъ жилищемъ; какое дыханіе, тяжелое, порывистое, красныя ноздри раздуваются и дикіе глаза полны огня. Но было ли это благородное животное укрощено? Нтъ, не было. Его сіятельство г-нъ спикеръ палаты полагалъ, что было, и слъ верхомъ, чтобы дохать на немъ до Капитолія, но съ перваго же раза животное сдлало скачекъ черезъ высокую груду телеграфныхъ столбовъ, и дорога до Капитолія, одна и три четверти мили, осталась по сей день не тронутая имъ; дло въ томъ, что лошадь выгадала, выбросивъ одну милю и сдлавъ только три четверти, а именно пролетвъ напрямикъ черезъ ограды и рвы и этимъ избжавъ извилинъ дороги; и когда спикеръ дохалъ до Капитолія, то сказалъ, что чувствовалъ себя все время на воздух, какъ будто летлъ на комет.