Твен Марк
Шрифт:
Спустя нсколько дней у Форта Бриджера вошелъ къ намъ въ карету сержантъ кавалеріи, весьма приличнаго и браваго вида. Никто такъ много намъ не передавалъ военныхъ свдній во время нашего путешествія, какъ онъ. Удивительно даже было встртить въ необъятныхъ пустыняхъ нашей страны такого свдущаго человка по своей спеціальности, при его простомъ происхожденіи и маломъ образованіи. Въ теченіе трехъ часовъ мы слушали его съ большимъ интересомъ, наконецъ онъ перенесъ разговоръ на путешествія въ экипажахъ, и вдругъ:
— Я могу разсказать вамъ уморительную вещь, если вы только пожелаете ее выслушать. Однажды Горацій Грилей халъ по этой дорог; когда онъ вызжалъ изъ Карсонъ-Сити, онъ сказалъ кучеру Генкъ-Монку, что онъ обязанъ читать лекцію въ Пласервилл и потому очень торопится туда дохать. Генкъ-Монкъ ударилъ бичемъ и похалъ очень скоро, карета подпрыгивала такъ страшно, что вс пуговицы на пальто Горація оторвались, и наконецъ онъ головой своей пробилъ крышу кареты и жалобно воззвалъ къ Генкъ-Монку, прося его хать тише, сказавъ, что теперь мене торопится, нежели десять минутъ тому назадъ. Но Генкъ-Монкъ отвтилъ: «Сидите смирно, Горацій, я васъ привезу туда во-время», — привезти-то онъ привезъ, по что?
Черезъ восемь часовъ по вызд изъ Соленаго-Озера-Сити на одной изъ станцій вошелъ къ намъ мормонскій проповдникъ, человкъ скромный, мягкорчивый и любезный, сразу производившій самое пріятное впечатлніе.
Я не могу забыть, съ какимъ паосомъ въ голос разсказывалъ онъ намъ исторію странствованія и не возбуждающаго ни въ комъ сожалнія страданія его народа. Никогда съ каедры не слышалъ я столько трогательнаго и торжественнаго краснорчія, какъ описаніе этого перваго пилигримства мормоновъ черезъ степи, съ печальнымъ усиліемъ подвигаясь впередъ, въ страну изгнанія, отмчая свой тяжелый путь могилами, орошенными слезами. Его разсказъ такъ на насъ подйствовалъ, что мы вс обрадовались и легче вздохнули. Когда разговоръ принялъ другой оборотъ, мы стали говорить о любопытной здшней стран. Разговаривая пріятно то о томъ, то о семъ, иностранецъ вдругъ сказалъ:
— Я могу разсказать вамъ уморительную вещь, если вы только пожелаете ее выслушать. Однажды Горацій Грилей халъ по этой дорог; когда онъ вызжалъ изъ Карсонъ-Сити, онъ сказалъ куперу Генкъ-Монку, что онъ обязанъ читать лекцію въ Пласервилл и потому очень торопится туда дохать. Генкъ-Монкъ ударилъ бичемъ и похалъ очень скоро, карета подпрыгивала такъ страшно, что вс пуговицы на пальто Горація оторвались, и наконецъ онъ головой своей пробилъ крышу кареты и жалобно воззвалъ къ Генкъ-Монку, прося его хать тише, сказавъ, что теперь мене торопится, нежели десять минутъ тому назадъ. Но Генкъ-Монкъ отвтилъ: «Сидите смирно, Горацій, я васъ привезу туда во-время», — привезти-то онъ привезъ, но что?
За десять миль отъ Рэгтоуна мы наткнулись на странника, лежащаго на земл въ ожиданіи смерти; онъ, оказалось, шелъ, сколько могъ, но подъ конецъ члены его измнили ему, голодъ и усталость одолли; было бы безчеловчно оставить его, мы заплатили за его проздъ до Карсона и внесли его въ карету. Не скоро, однако, замтили мы въ немъ признаки жизни, но, вливая ему водки въ ротъ и растирая члены, мы привели его въ сознаніе, потомъ накормили; понемногу онъ сталъ оживать и понимать свое положеніе, въ глазахъ его видна была благодарность. Мы устроили ему изъ почтовыхъ сумокъ, насколько можно было, удобную постель и подложили подъ голову пальто вмсто подушки. Онъ казался счастливымъ и довольнымъ и, посмотрвъ на насъ, съ волненіемъ, но слабымъ голосомъ сказалъ:
— Джентльмэны, я не знаю, кто вы, но вы спасли мою жизнь, и хотя я никогда не въ состояніи буду отплатить вамъ за все это, я надюсь, однако, сумть развлечь васъ хотя на одинъ часъ въ вашемъ длинномъ путешествіи. Я вижу, вы мало знакомы съ этой страной, но мн она извстна, а потому я могу разсказать вамъ уморительную вещь, если вы только пожелаете ее выслушать. Однажды Горацій Грилей…
— Страждущій, — закричалъ я съ поспшностью, — остановитесь, а то погибнете! Вы видите передъ собою печальные остатки нкогда сильнаго и могучаго человка. Что меня привело къ этому состоянію, въ какомъ я нахожусь? То, что вы собирались сейчасъ разсказать. Постепенно, но врно этотъ несносный старый анекдотъ подорвалъ мои силы, лишилъ меня разсудка, испортилъ мн жизнь. Пожалйте меня, пожалйте хотя на этотъ разъ и лучше разскажите мн для разнообразія что-нибудь про молодого Джоржа Вашингтона и объ его скир.
Мы были спасены, но не бдный инвалидъ. Усилія воздержаться отъ разсказа своего анекдота онъ не перенесъ и умеръ на нашихъ рукахъ.
Теперь только мн стало понятно, что даже самаго цвтущаго здоровьемъ человка я не долженъ былъ просить то, что я потребовалъ отъ этого едва живого созданія; посл семилтняго пребыванія на прибрежь Тихаго океана я убдился, что ни одинъ прозжій, ни одинъ кучеръ въ Оверлэнд не въ состояніи удержаться при встрч съ чужестранцемъ отъ разсказа этого анекдота. Въ теченіе шести лтъ я здилъ взадъ и впередъ по Сіерр, между Невадой и Калифорніей, тринадцать разъ въ почтовомъ дилижанс и слышалъ этотъ убійственный анекдотъ 481 или 482 раза. У меня гд-то есть списокъ. Кучера всегда разсказывали его, кондуктора, содержатели постоялыхъ дворовъ, случайные прозжіе, даже разносчики фарфоровой посуды и бродяги-индйцы, вс разсказывали его. Одинъ и тотъ же кучеръ разсказалъ мн его два или три раза въ одинъ и тотъ же вечеръ. На всхъ возможныхъ нарчіяхъ слышалъ я этотъ анекдотъ со всми возможными приправами — виски, водки, о-де-колона, пива, табаку, лука, чесноку и т. п. благоуханіями. Ни одинъ анекдотъ не благоухалъ на меня такъ разнообразно, какъ этотъ, и никогда нельзя было его узнать по благоуханію, потому что всякій разъ, какъ вамъ казалось, что вы ознакомились съ его благоуханіемъ, вдругъ оказывалось, что благоуханіе его совершенно измнилось. Баярдъ Тэйло писалъ объ этомъ ветхомъ анекдот, Ричардсонъ издалъ его, точно также какъ Джонъ, Смитъ, Джонсонъ, Росъ Браунъ и вс, кто только посщалъ оверлэндскую дорогу между Жюлесбургомъ и Санъ-Франциско и былъ причастенъ къ литератур; я даже слышалъ, что онъ помщенъ и въ Талмуд. Я видлъ его въ печати на девяти иностранныхъ языкахъ; мн говорили, что имъ пользуются при инквизиціяхъ въ Рим, и теперь я съ сожалніемъ узнаю, что его хотятъ переложить на музыку. Не думаю, чтобъ такое положеніе вещей было бы благоразумно.
Теперь прошло время почтоваго сообщенія на лошадяхъ и почтовые кучера — давно вымершая раса. Интересно знать, однако жь, завщанъ ли ими этотъ анекдотъ пріемникамъ ихъ, служащимъ на желзной дорог кондукторамъ, ревизорамъ, и преслдуютъ ли эти имъ несчастныхъ пассажировъ, которые, подобно своимъ предшественникамъ, приходятъ къ заключенію, что, не Іо Семитъ (Yo Semite) и Бигъ-Тризъ (Big-Trees) настоящія величія прибрежья Тихаго океана, а Генкъ-Монкъ и его приключеніе съ Гораціемъ Грилеемъ [3] .
3
И раздражаешься отъ этого изношеннаго анекдота боле оттого, что фактъ, разсказанный въ немъ, никогда не существовалъ. Еслибъ это былъ остроумный анекдотъ, то этотъ недостатокъ былъ бы его главнымъ достоинствомъ, такъ какъ творчество — принадлежность великаго ума; но что можно сдлать съ человкомъ, который умышленно придумалъ такой плоскій анекдотъ? Еслибъ я долженъ былъ ршить его участь, то меня назвали бы безумнымъ, а что говоритъ 13-я глава Даніила? Ага!