На одном из обедов в кают-компании, на котором присутствовал Адмирал, священник броненосца отец Назарий обратился к Рожественскому с вопросом, есть ли надежда на присоединение этих крейсеров к эскадре. Рожественский, зная, что с приобретением крейсеров ничего выйти не может в принципе, резко ответил священнику: «Тот, кто распускает слухи о покупке этих крейсеров, повторяет наглую ложь!»

Жара спадала, по ночам даже было холодно, вахтенные стали надевать тужурки. Перемена климата не прошла бесследно: на «Суворове» три офицера простудились. Стояла облачная погода, юго-восточный пассат, дующий из Антарктиды, развил крупную зыбь.

Около полудня 23 ноября «Суворов» привел эскадру к бухте Грейт-Фиш. У входа в бухту мотались на зыби точные, как хронометр, немецкие угольщики. Оказалось, что немцев выгнала из бухты, угрожая открыть огонь, португальская канонерская лодка. В 13:30 «Суворов» и остальные корабли встали на якорь у входа в бухту и немедленно к борту флагманского броненосца подошла португальская канонерка «Лимпомпо» с одной 6 5-мм пушкой и двумя митральезами. Ее командир поднялся на борт «Суворова» и потребовал, чтобы эскадра немедленно ушла из португальских территориальных вод. Рожественский очень вежливо и совершенно спокойно разъяснил португальцу, что от любого из берегов, принадлежащих Португалии, корабли отстоят на расстояние более 3 миль, т.е. находятся в нейтральных водах. Португалец продолжал настаивать на уходе эскадры, угрожая применить силу.

Этот мелкий гаденыш был в своем праве. За спиной Португалии стояла Англия с ее могущественным и вездесущим флотом.

Уже близок был юг Африки, где была развернута мощная английская эскадра. С этим приходилось считаться. Поэтому адмиралу Рожественскому ничего не оставалось, как заявить, что через положенные международным правом 24 часа он покинет бухту. Снова началась лихорадочная приемка угля на броненосцы. За несколько часов «Суворов» принял 647 тонн угля. С моря пришла еще одна португальская канонерка и встала в бухте, наблюдая за эскадрой…

В дневнике Владимира Семенова есть по этому поводу печальная и необычайно актуальная запись: «Международное право, о котором так много говорят в наши дни… не есть ли все оно сплошь подгонка под правовые нормы фактов грубого произвола, стремление ученых юристов “не потерять лица”, подыскать оправдание силе, не считающейся ни с каким правом?»

24 ноября около 16:00 эскадра покинула негостеприимную португальскую бухту и взяла курс в германскую колонию Ангра-Пекена. Лейтенант Вырубов писал домой:

«Чем южней, тем становится холодней. Здесь теперь, по-нашему, конец мая, вообще все навыворот: солнце движется против солнца, молодая луна имеет такой вид, как у нас последняя четверть… Подходя к Ангра-Пекене, мы первый раз встретили довольно свежий ветер, но нашим громадам хоть бы что — они почти не качаются!

Настроение у нас очень хорошее. Привыкли даже к отсутствию известий и к адмиральскому рыку. Специально послали госпиталь “Орел” в Капштадт за новостями, а то мы с 11 октября не имеем известий с войны. Отсюда мы идем прямо на Мадагаскар, где, наконец, получим почту и соединимся с отрядом Фелькерзама и черноморскими транспортами»{172}.

28 ноября около 13:00 эскадра встала на якорь в Ангра-Пекене. Погода продолжала портиться. К двум часам эскадра, следуя за «Суворовым», стала медленно входить в бухту. Впереди шли катера, промеряя глубины. Ветер крепчал, срывая гребни волн, кидал клочья пены на корабли.

Броненосцы, подгоняемые ветром в корму, с трудом гасили инерцию, давая задний ход. На «Суворове», в момент подъема очередного сигнала, оборвало ветром фалы и унесло все флаги за борт. «Орел» потерял якорь. Нечего было и думать о погрузке угля — юго-западный ветер ревел уже с силой до 8 баллов. Из океана в бухту набегала крупная волна. 

Германское радушие — радушие настоящее

Зато германские власти встретили эскадру вполне радушно. Впервые после Танжера эскадру не гнали из бухты в открытое море. Флаг-капитан Клапье-де-Колонг, «ездивший на разведки (в западную бухту), сообщил, возвратившись, что губернатор (в чине майора) принял его крайне радушно, а на дипломатичный намек — не будет ли препятствий для стоянки эскадры — сделал большие глаза, спрашивал:

“Какая эскадра? Где она находится?”