Вычислить опытным конспираторам-террористам и нквэдистам автора январской антисталинской статьи в Париже Б.Н. Николаевского и его московского информатора не составило особого труда. Бухарин вначале отпирался и даже в знак протеста против обвинений в участии в заговоре объявил голодовку, что выглядело в данной ситуации нелепо. И когда раздраженный Сталин резко его одернул: «Кому ты выдвигаешь ультиматум, ЦК?» — Бухарин сразу прекратил голодовку. А когда ему была организована очная ставка с арестованным и сотрудничавшим со следствием Карлом Радеком, то отпираться было бесполезно и глупо, и Бухарин признался, что, будучи в Париже, встретился с Николаевским и посвятил его в планы заговора против Сталина, и просил в случае провала организовать в Европе кампанию по поддержке-спасению заговорщиков.

27 февраля 1937 года на пленуме ЦК ВКП(б) бывшие члены Политбюро Николай Бухарин и Алексей Рыков были обвинены Н. Ежовым в заговоре против партии, исключены из ВКП(б) и арестованы по делу «Правотроцкистского антисоветского блока». Причем Н. Ежов настаивал на расстреле обоих:

«Слушали предложения членов комиссии:

1. т. Ежова — Об исключении Бухарина и Рыкова из состава кандидатов ЦК ВКП(б) и членов ЦК ВКП(б) и предании их суду Военного Трибунала с применением высшей меры наказания — расстрела».

Предложение Ежова поддержал С. Буденный и ряд партийцев. Но Сталин предложил не спешить с расстрелом, а ещё раз во всём разобраться, Сталин: «Исключить из состава кандидатов ЦК ВКП(б) и членов ЦК ВКП(б), суду не придавать, а направить дело Бухарина — Рыкова в НКВД». Так и решили.

Двухчасовой доклад Ежова о расследовании террористической деятельности своим главным острием был направлен не на Бухарина — «жарко» было Гершелю Ягоде, которого 29 января 1937 года уволили в запас «по состоянию здоровья», уже тогда ничего хорошего это ему не предвещало. Теперь этот пленум фактически был внутрипартийным следствием, расследованием. Вот несколько выбранных мною фрагментов этой затянувшейся дотошной внутрипартийной "разборки", на которые прошу читателей обратить особое внимание по причине, которую объясню после цитат, — из стенограммы заседания пленума 2 марта 1937 года, Н. Ежов:

«Тов. Сталин в октябре месяце 1936 г. в своей телеграмме членам политбюро ЦК отметил, что органы Наркомвнудела с раскрытием антисоветского троцкистско-зиновьевского заговора запоздали, по крайней мере, на 4 года. Совершенно очевидно, товарищи, что этот провал в нашей работе должен быть как-то объяснен. Это обязывает нас самым тщательным образом, по-большевистски, с упорством и настойчивостью вскрыть действительные причины провала, проанализировать все факты с тем, чтобы на основе этих уроков улучшить нашу работу.

Да, проверенной агентуры не было. Что здесь было? Наркомвнудел увлекся количественными показателями агентуры и проводил вербовку агентуры больше кампанейским способом, нежели подбором людей. Вы сами понимаете, что такое кампанейское дело. Делалось это иногда очень просто. Вдруг нечаянно видели, что, предположим в такой-то области сектанты или попы какие-нибудь немножко активизировались. Спрашивают — есть ли у вас агентура? Нет. Директива: давай, вербуй агентуру. В три дня, в неделю доносят — навербовали 200 человек агентов. Самая сплошная кампанейщина. Ну, назвать это агентурой никак нельзя. И вот, в результате количественных увлечений Наркомвнудел располагал огромнейшей сетью агентов и осведомителей, которые на две трети, если не больше, работали вхолостую, или не работали совсем. Вот факты, товарищи, насколько несерьезно было отношение к агентуре. До 1935 г. никакого централизованного учета агентуры вообще не было. В 1935 г. централизованный учет агентуры был заведен. В результате этого проведенного учета Наркомвнудел обнаружил, что он обладает исключительно большой сетью агентов и осведомителей. Тогда дается директива о том, чтобы отсеять неработоспособную и расшифрованную агентуру. В результате этого отсева агентура убавляется сразу на 50%. К апрелю месяцу 1936 г. и эти оставшиеся 50% сократились еще на 50%. Ну, вы сами понимаете, что эта цифровая эквилибристика агентуры для разведки (Голос с места. Не годится.) показала все-таки, что никакой устойчивой агентуры нет, что сегодня можно завербовать, завтра можно выбросить, не говоря уже о том, что вся система расшифровывает и работу, и метод и т.д.

В начале ноября с приходом моим в НКВД стало ясно: надо посмотреть у себя, нет ли какого-либо изъяна. В начале ноября (Сталин. Ноября какого года?) 1936 года, я сказал (Сталин. Нет, не сказали.). В начале ноябре 1936 г. в НКВД насчитывалось 699 человек (Эйхе. В центральном аппарате). И по всей периферии из них работало в органах ГУГБ 329 человек, в органах милиции и войсках 159 человек и остальные в других хозяйственных и прочих отделах. За это время пришлось 238 человек арестовать, из них по ГУГБ 107 человек. Чтобы вас эта цифра не пугала, я должен здесь сказать что мы подходили к бывшим оппозиционерам, работавшим у нас с особой, гораздо более строгой меркой. Одного факта было достаточно — того, что он скрыл от партии и от органов НКВД свою бывшую принадлежность к троцкистам, чтобы его арестовали. Мы рассматривали это как предательство, потому что внутренний закон наш требует под страхом уголовной ответственности заполнять все документы правдиво, не утаивая ничего. Поэтому мы на основании наших внутренних законов таких людей арестовывали. Но это, конечно, не исключает того, что из 238 человек арестованных есть довольно порядочная группа активных троцкистов, которые вели свою подрывную работу. Из таких я могу назвать Баланюка — начальника Таганрогского отделения, и многих других.

Уже после убийства Кирова совершенно недопустимые промахи допускались в деле раскрытия троцкистско-зиновьевского заговора. Вот факт первый. Известный эмиссар, расстрелянный по первому троцкистско-зиновьевскому процессу — Ольберг. Оказывается, что этот Ольберг был известен органам НКВД еще в 1931 г. по материалам иностранного отдела (Сталин. Как преступник?). Совершенно верно, т. Сталин. По материалам иностранного дела и по материалам, пришедшим одновременно из Коминтерна от т. Мануильского. В этих материалах дается совершенно исчерпывающая характеристика Ольберга. Характеристика эта заключается в том, что Ольберг является близким человеком Троцкого, связан непосредственно с Троцким и с его сыном Седовым, что он направляется в СССР для троцкистской работы, что вообще этот человек связан с самыми разнообразными кругами и не исключалось, что он связан с охранкой, тогда указания, правда, были на рижскую охранку (Сталин. На немецкую?). Нет, т. Сталин, на рижскую охранку. Первое время этим Ольбергом по его приезде занимались, а затем бросили и по сути дела предоставили ему возможность почти в течение 3 лет с небольшими перерывами, когда он уезжал из СССР, безнаказанно создав террористические группы (Сталин. Почему в Россию пустили? Как интуриста?). Нет, это после его как интуриста пустили, первый раз он приехал для поисков работы (Постышев. Как политэмигранта, очевидно). Нет, для поисков работы (Постышев. Как же его все-таки пропустили?).

Факт второй, товарищи. В декабре 1934 г. непосредственно после убийства т. Кирова в СПО ОГПУ поступают агентурные сведения о некоей Артеменко. Артеменко человек очень близкий Рыкову, жена Нестерова. Агентурные материалы говорят о том, что она распространяет совершенно нетерпимые провокационные слухи и ведет регулярное наблюдение за машиной т. Сталина. Об этом докладывают Молчанову. Молчанов предлагает вызвать Артеменко к нему. Вызывает Артеменко, показывает ей этот агентурный материал и говорит: прекрати всей этой провокацией заниматься, прекрати следить за машиной. Иначе плохо будет (Оживление в зале. Калинин. Дружеское предупреждение). Она уходит. Через некоторое время, 26 декабря начальник первого отдела Григорьев рапортом доложил, что «по полученным от Сережи (агента) данным, известная нам Артеменко, несмотря на ваши предупреждения продолжает распространять сведения, не подлежащие оглашению, разные сплетни и следить за машиной». В этом рапорте Григорьев приводит целый ряд других вещей, из которых видно, что Артеменко связана с правыми. Молчанов пишет такую резолюцию: «Тов. Григорьев, вызвать ко мне вторично срочно Артеменко и дать по ее приходе этот рапорт» (Движение в зале). Артеменко вновь вызывают и снова ее предупреждают, что дело кончится плохо, если она не прекратит своей работы (Голос с места. Работай осторожно). Да, дают понять, работай осторожно (Постышев. Дают ей знать, что за ней следят. Калинин. Прямое предупреждение).