Кобзарь: Стихотворения и поэмы
вернуться

Шевченко Тарас Григорьевич
Шрифт:

1857, 8 декабря,

Нижний Новгород

Юродивый

Перевод А. Суркова

{338} Во дни фельдфебеля-царя{339} Капрал Гаврилович Безрукий{340} Да унтер пьяный Долгорукий{341} Украиной правили. Добра Они изрядно натворили, — Немало в рекруты забрили Людей сатрапы-унтера. Особенно капрал Гаврилыч Вдвоем с ефрейтором своим, Отменно шустрым и лихим{342}, Так весь народ замуштровали, Что сам фельдфебель любовались Муштровкою и всем другим И «благосклонны пребывали{343} Всегда к ефрейторам своим». А мы смотрели и молчали, Да молча мы скребли чубы, — Немые, подлые рабы, Холопы царские, лакеи Капрала пьяного! Не вам, Не вам, расшитые ливреи, Доносчики и фарисеи, За правду пресвятую встать И за свободу! Распинать, А не любить учились брата! О род презренный и проклятый, Когда издохнешь ты? Когда И мы дождемся Вашингтона И правды нового закона? Дождемся, верю! Будем ждать! Не сотни вас, а миллионы Полян, дулебов и древлян Гаврилыч гнул во время оно; А вас, почтенных киевлян, И ваших милых киевлянок Отдал своим профосам пьяным В батрачки тот сатрап-капрал, — Вам горя мало! А меж вами Нашелся все же некий малый, Такой чудак-оригинал, Что в церкви… в морду дал капралу, И зажило — как не бывало, Как на собаке. Так-то так! Нашелся все ж один казак Из многотысячного люда, Что всю империю смутил, Сатрапу в морду закатил. А вы, юродствуя, покуда Был не совсем здоров капрал, Юродивым тут нарекли вы Святого рыцаря. А бывый Фельдфебель ваш Сарданапал Послал на каторгу святого, А для побитого, седого Сатрапа «вечно» пребывал Преблагосклонным… И другого Не вышло ничего. И драму По закоулкам темным самым На свалку вынесли. А я… О ясная звезда моя! Меня из пут освобождая, Ведешь на свалку к Николаю, Над этой ямой выгребной Огонь ты разливаешь свой Животворящий. В смрадном хламе Передо мной встают столпами Его безбожные дела… Безбожный царь, источник зла, Гонитель правды, кат жестокий, Что натворил ты на земле! А ты, всевидящее око! Знать, проглядел твой взор высокий, Как сотнями в оковах гнали И Сибирь невольников святых? Как истязали, распинали И вешали?! А ты не знало? Ты видело мученья их И не ослепло?! Око, око! Не очень видишь ты глубоко! Ты спишь в киоте, а цари… Да чур проклятым тем неронам! Пусть тешатся кандальным звоном, — Я думой полечу в Сибирь, Я за Байкалом гляну в горы, В пещеры темные и норы Без дна, глубокие, и вас, Поборников священной воли, Из тьмы, из смрада и неволи Царям и людям напоказ Вперед вас выведу, суровых, Рядами длинными, в оковах…

[Нижний Новгород, 1857]

Доля

Перевод М. Комиссаровой

Ты не лукавила со много, Ты другом стала и сестрою Мне, бедному. Меня взяла Ты за ребяческую руку, II к пьяному дьячку свела, И отдала ему в науку. «Учись! Когда-нибудь, малыш, И выйдем в люди», — ты сказала. Я и послушался, глядишь — II выучился. Ты ж солгала. Да что! Куда уж в люди нам! Мы не лукавили с тобою, Мы прямо шли, и ни зерна У нас неправды за собою. Пойдем же, долюшка моя! О друг мой бедный, нелукавый! Пойдем же дальше, дальше слава, А слава — заповедь моя.

[Нижний Новгород,

1858, 9 февраля]

Муза

Перевод М. Рыльского

А ты, пречистая, святая, Подруга Феба молодая! Меня ты на руки взяла И в даль степную унесла, И на кургане среди поля, Как волю, чистое раздолье Седым туманом повила, И пеленала, и ласкала, И чары деяла… И я… Мой друг, волшебница моя! Ты мне повсюду помогала, Заботой нежной окружала. В степи, безлюдной и немой, В далекой неволе Ты сияла, красовалась, Как цветок средь поля! Из казармы душной, грязной Чистою, святою Пташечкою вылетела И вдруг надо мною Полетела и запела… Золотые крылья Животворною водою Душу окропили. И я живу, и надо мною Своею божьей красотою Сияешь ты, звезда моя, Моя наставница святая! Моя ты доля молодая! Не оставляй меня. В ночи, И днем, и в утреннем тумане Ты надо мной витай, учи, Учи нелживыми устами Вещать лишь правду в наши дни, Молитвой сердце облегчая. Когда ж умру, моя святая, Моя родная! — схорони Сама ты горемыку-сына И хоть слезу, мой друг единый, Из глаз бессмертных урони.

[Нижний Новгород,

9 февраля 1858]

Слава

Перевод М. Голодного

А ты, чумазая торговка, Пьяная шинкарка! Почему меня лучами Не целуешь жарко? С вором, может быть, в Версале{344} Ты на новоселье? Иль с другими путаешься С тоски да с похмелья? Ты подсядь ко мне поближе: С горя ли, от злости Выкинем с тобой такое — Удивятся гости. Мы обнимемся, сойдемся, Будем жить не споря, Потому что, дорогая, Тот же до сих пор я, За тобой плетусь, как прежде, Хоть слыхал немало, Как ты с пьяными царями По шинкам гуляла, А всех дольше с Николаем, В Крыму{345} в злые ночи. Но об этом я не плачу И тужу не очень. Дай тобой налюбоваться, Дай на грудь склониться, Под крылом твоим хочу я В тишине забыться.

1858 [9 февраля]

Нижний Новгород

Сон («Она на барском поле жала...»).

Перевод А. Плещеева

Она на барском поле жала И тихо побрела к снопам — Не отдохнуть, хоть и устала, А покормить ребенка там. В тени лежал и плакал он. Она его распеленала, Кормила, нянчила, ласкала И незаметно впала в сон. И снится ей житьем довольный Ее Иван. Пригож, богат, На вольной, кажется, женат И потому, что сам уж вольный. Они с лицом веселым жнут На поле собственном пшеницу, А детки им обед несут. И тихо улыбнулась жница. Но тут проснулась… Тяжко ей! И, спеленав малютку быстро, Взялась за серп — дожать скорей Урочный сноп свой до бурмистра.

1858. С.-Петербург

«Я, чтоб не сглазить, не хвораю…»

Перевод Н. Ушакова

* * *
Я, чтоб не сглазить, не хвораю, Но за собою замечаю — Неладно с сердцем у меня. Как бы голодное дитя, Чего-то ждет оно, рыдает, Не спит. Быть может, ожидает Дурного? Доброго не жди — Напрасно воли поджидаем: Придавленная Николаем, Заснула. Чтобы разбудить Беднягу, надо поскорее Всем миром закалить обух Да наточить топор острее И вот тогда уже будить. А то, пожалуй, так случится — До Страшного суда заспится! Паны помогут крепко спать: Всё будут храмы воздвигать И своего царя хмельного Да византийство прославлять, И не дождемся мы другого.

[Петербург] 1858, 22 ноября

Подражание 11 псалму

Перевод М. Голодного

Мой боже милый, как их мало, Святых людей, на свете стало! Друг другу тайно цепь куют В потемках сердца, а словами, Медоточивыми устами Целуются и часа ждут, Не скоро ль брата под холстиной От них на кладбище свезут?… А ты, о господи единый, Скуешь лукавые уста И тот язык велеречивый, Сказавший: «Мы не суета!» И возвеличим мы на диво И разум наш, и наш язык… И где же тот, кто нам укажет Не думать так, не говорить? «Воскресну! — вам он грозно скажет. — Воскресну ныне ради них, Людей закованных моих, Убогих нищих… Возвеличу Рабов и малых и немых! Я стражем верным возле них Поставлю слово. И поникнут, Как бурей смятая трава, И мысли ваши, и слова». Как серебро, что гнуто, бито И семикратно перелито Огнем в горниле, — словеса Твои, о господи, такие. Раскинь же их, слова святые, По всей земле! И в чудеса Твои уверуют на свете Твои страдающие дети.

[Петербург] 1859, 15 февраля

Марко Вовчку

Перевод И. Воробьевой

{346}

На память 24 января 1859

Недавно за рекой Уралом Скитаясь, небо я молил, Чтоб наша правда не пропала, Чтоб наше слово не смолкало; И вымолил. Господь явил Тебя нам, кроткого пророка И обличителя жестоких Несытых катов. Свет ты мой! Моя ты зоренька святая! Моя ты сила молодая! Гори, сияй и надо мной, И, неукрытое, простое, Согрей ты сердце мне больное, Голодное… И оживу И думу вольную на волю Из гроба к жизни воззову, И думу вольную… О доля! Моя ты дочь! Поборник воли! Твоею думу назову.