Но Уборевич ничего не хотел знать:

– Квалифицированные люди размещены в палатках, их семьи рассованы по углам в крестьянских избах! Какое тут настроение для работы?

– Но ведь проект запоздал, товарищ командующий, оправдывался я, - до сих пор нет раковин, смывных бачков, ванн...

– Почему вы не говорили раньше об этом? А я, надеясь на вас, вызвал командиров, они с семьями приехали... Ведь это же люди, в лесу, что ли, им ночевать?

На этот раз я и Терский получили по выговору. Но случалось и похвалы зарабатывать.

Иерониму Петровичу очень понравился ночной санаторий, который я организовал для лучших рабочих.

– Скажите, пожалуйста, до чего дожили...
– улыбался он.
– Какой контраст со временами гражданской войны! Бывало, услышим, что в армию едет командующий фронтом - Егоров, Фрунзе, Тухачевский, - горим от стыда. Продукты если есть, так стол накрыть нечем. Бегут снабженцы к деревенскому попу или кулаку: дайте, ради бога, тарелочек да вилочек... А тут для рабочих санаторий! Очень хорошо.

Не любил Иероним Петрович нерадивости, очковтирательства, малейшего нарушения дисциплины и порядка.

Однажды собрал совещание строителей аэродромов. Пригласил не только нас - строителей-подрядчиков. Присутствовали все командиры и комиссары авиационных частей, члены Реввоенсовета округа.

Объясняя отставание от назначенных сроков, начальники строек ссылались на некомплектность чертежей, нехватку оборудования. Докладывали только о завозе материалов, о подготовке земляного «корыта» будущих взлетно-посадочных полос, но никто не говорил о главном: об укладке бетона, венчающей сооружение взлетно-посадочной полосы.

У всех членов президиума кислые лица. Особенно Недоволен докладами Уборевич.

Но вдруг положение изменилось. Начальник строительства ржевского аэродрома Терский назвал такие показатели укладки бетона, что в зале прокатились возгласы удивления.

– Тысячу Квадратных метров полосы даем в сутки!
– докладывал Терский.

– Ого! Это же рекордная цифра!
– вырвалось у кого- то в президиуме.

– Чудесно!
– повеселел Иероним Петрович.
– Кто же это сумел так организовать дело?

– Главная заслуга в этом, - ответил Терский, - нашего главного инженера Горбачева. Сильно тормозило работы рифление плит - Горбачёв отменил его. Укладку бетона...

– Как отменил?
– сразу же насторожился командующий.

– Кто ему разрешил? Как же будут садиться самолеты?!

В зале и в президиуме замешательство.

– Никто не разрешал, - сразу оторопел Терский, но ведь это оправдывается... Горбачев пошел и на дальнейшее упрощение проекта: укладывать бетон мы стали в площадь опалубки не метр на метр, а два на два...

– И опять без разрешения?!
– побелел Уборевич.Кто же позволил ему самовольничать? Что он- с ума сошел?!

– Но ведь производительность выросла в два-три раза, товарищ командующий...
– стушевавшись, оправдывался Терский.

– Какая, к черту, производительность, когда вы бесцеремонно выкидываете целые элементы из проекта, нарушаете технологию, указания центра и мою директиву! Вы, товарищ Терский, пошли на поводу Горбачева и несете чушь. Это же чистейший авантюризм, в жертву которому приносятся интересы государства. Очковтирательство, если не вредительство! Я прерываю совещание. Прокурор сегодня же займется вашими делами.

В приемной меня окружили товарищи:

– Кончилась твоя песня, Горбачев, в округе...

– Да что- в Округе! Из армии выгонят!

– А может, поедет туда, куда Макар телят не гонял...

Я вернулся в гостиницу как обреченный. Только где-то в самой глубине мозга билась надежда: «Не может быть, чтобы не разобрались, не может быть, чтобы не признали пользы...»

В номере зазвонил телефон.

– Горбачев слушает.

– С вами говорит прокурор Округа. Я уже пятый раз звоню вам. Прошу зайти ко мне в шестнадцать часов.

Я совсем упал духом, собрался пойти в ресторан, залить навалившееся горе вином. Но тут снова звонок:

– Говорит Уборевич. Скажите, Горбачев, в состоянии ли вы обосновать свою партизанщину инженерными расчетами?

– Да, товарищ командующий!

– Тогда - готовьтесь.

На вечернем совещании дадите ваши доказательства.

Я послал в Москву самолет за специалистами- прилетят Сошин и Овруческий.

– Простите, товарищ командующий, но я не могу быть на заседании: вызывает прокурор.