– Прокурор подождет. Отдать под суд легче всего...

В приемной командующего товарищи говорили:

– Ты-то зачем пришел, чудак? Твои дела тут закончились.

Терский приободрил:

– Я упросил Уборевича принять меня и доложил о наших делах более обстоятельно. Он выслушал, вызвал из Москвы консультантов и даже забеспокоился, не обидел ли тебя зря. Я уже говорил с Сошиным - он склоняется на нашу сторону. Держись, Трофимыч!

Снова началось совещание. К удивлению всех, Иероним Петрович произнес:

– Слово предоставляется товарищу Горбачеву. Послушаем его доклад: как и почему он нарушил проект.

Я внутренне собрался, вышел на трибуну и доложил о существе дела.

– Рифление специальным валиком я распорядился заменить затиркой вручную. Расчеты показали, что затирка обеспечивает не меньший, а, наоборот, больший коэффициент трения, и самолеты с еще большей безопасностью могут садиться на полосу. Заливка бетона в ячейку, превышающую проектный размер вчетверо, да к тому же измененную нами на шестиугольник вместо квадрата по проекту, дает большие выгоды. При квадратной форме ячейки мы трамбовали бетон плоскостными вибраторами, которые прямой угол не захватывали, и приходилось переходить на мелкую металлическую трамбовку. При шестиугольнике все углы тупые - по сто двадцать градусов, поэтому вибратор проникает всюду и дополнительная трамбовка по углам отпадает, а качество стыков улучшается. Кроме того, вместо шестнадцати углов при проектной фигуре ячейки мы теперь трамбуем всего шесть углов. Опять же, экономия опалубки, дефицитной и крайне трудоемкой в изготовлении. Толщина ее измеряется миллиметрами, и сломать ее можно прикосновением пальца. А при шестигранной форме плиты она экономится на две трети против проекта. Отсюда рост производительности труда, более чем вдвое экономия лесоматериалов. Только так и можно давать тысячу квадратных метров в сутки без снижения качества...

Говорил я и о других деталях. Всматриваясь в лица Уборевича, Сошина и Овруческого, заметил, что консультанты московские благосклонно кивают головами, наконец исчезло напряжение и с лица Иеронима Петровича.

Когда же Сошин и Овруческий дали заключение, что проект изменен удачно, командующий совсем повеселел:

– Выходит, товарищ Сошин, что вы наши «ошибки» будете популяризировать и менять проекты остальных аэродромов?

– Да, - ответил Сошин, - полагаю, что наше руководство так и сделает.

– Тогда я должен извиниться перед товарищем Горбачевым, - улыбнулся Иероним Петрович.
– Его ждет не скамья подсудимых, а, может быть, даже награда...

После совещания Терский стал свидетелем сцены, когда Иероним Петрович «Шерстил» своего помощника К. И. Жильцова и начальника строительного отдела И. В. Козловского за то, что они не вникли в рационализацию, применённую молодым инженером, и не помогли своевременно в оформлении ее надлежащим порядком.

Трудно было войти в доверие к Иерониму Петровичу, но если он изучил человека и убедился в его добросовестности, то поколебать его доверие было еще труднее. Он часто стал привлекать меня к работам, не входившим в круг моих обязанностей по должности.

Поехал он под Полоцк, где шли инженерные работы по укреплению района. Взял и меня с собой.

Перед нашим приездом геодезисты закончили разбивку местности и определили, как следует располагать огневые точки. Везде были расставлены вехи.

Уборевич прошел несколько километров, по-хозяйски придирчиво осматривая работу геодезистов.

Вдруг остановился.

– Как вы думаете, Георгий Трофимович, - обратился он ко мне, - будет обстреливаться этот овраг? Строя здесь амбразуру, мы углубимся на полтора метра, значит, образуется пространство. Будет оно простреливаться или окажется мертвым?

– Надо бы проверить...
– неопределенно ответил я.

– Вот и давайте проверим!

Он лег на землю и пополз к контрольному колышку. Убедившись в правильности разбивки, облегченно вздохнул:

– Кажется, не ошиблись...

В 1934 году на строительстве ржевекого аэродрома в годовой программе работ были пропущены такие объекты, как сброс северной дренажной системы аэродрома, оголовок этой системы и рулежные дорожки к ангарам. Не было и рабочих чертежей на эти объекты, хотя в генеральном проекте они значились. Я задумался: «Если не построить сброс дренажной системы, то все выполненные под покровом аэродрома дренажные каналы длиной 20 километров заилятся и очищение их потом потребует больших усилий и непроизводительных затрат. Если не построить подъездных дорожек к ангарам, то сами ангары нельзя будет эксплуатировать. Значит, средства будут затрачены на них впустую. Разве это дело?»

Я решил строить эти объекты, хотя финансирование их на этот год не было разрешено. Чертежи приказал изготовить проектному бюро подчиненного мне батальона, и работы на «нетитульных» объектах начались. Приезжавшие на стройку начальник квартирно-эксплуатационного отдела округа Шмурицкий и начальник сектора КЭО Калинин предупреждали меня:

– Кто позволил вам тратить материалы и рабочую силу на неразрешенные объекты? Сами будете расплачиваться потом.

– Да ведь это нужное дело, товарищи, - убеждал я их, - измените титульный список - и эти объекты станут законными.

– Едва ли в вашу обязанность входит, - кипятились мои оппоненты, - поучать, какие объекты включать и какие не включать в титульный список!

Я был убежден в своей правоте и продолжал строить «нетитульные» объекты. А тут как раз был издан закон о привлечении к строгой ответственности лиц, нарушающих финансовую дисциплину на стройках. Калинин и Шмурицкий составили акт, в котором зафиксировали, что мною произведены «незаконные» работы на сумму до двух миллионов рублей.

Я ахнул. Ведь за это мне полагалось не менее восьми лет тюремного заключения. Что делать? Акт уже передан прокурору, меня вот-вот должны снять с работы н отдать под суд.