Онъ не былъ въ силахъ договорить… Они доходили къ дому, на открытое мсто. Она глянула ему въ лицо, и какимъ-то внезапно-стыдливымъ движеніемъ поднесла руку къ прическ, смятой страстною рукой Ашанина… «Безъ матери, безъ примра!» зазвучали еще разъ голосомъ Ранцева его слова въ ея ушахъ.

— Я его женой никогда не буду! проговорила Ольга, глядя недвижно впередъ. Дв крупныя слезы выкатились изъ-подъ ея длинныхъ рсницъ…

— То есть, это какъ же-съ? недоумло проговорилъ капитанъ:- коли-бъ онъ вздумалъ отказаться отъ своего счастья… такъ вдь завсегда… заставить его можно, Ольга Елпидифоровна… Завсегда можно! грозно повторилъ онъ.

— Я сама не хочу! медленно проронила она, не перемняя положенія.

— Какъ же вы не хотите-съ? озадаченно глянувъ на нее, пробормоталъ капитанъ.

— Такъ, просто, не хочу! Она обернулась на него, сверкнувъ какъ прежде блестящими, уже высохшими глазами: — Ни за васъ, ни за него, чтобы никому обидно не было! Сказала жь я вамъ что я Клеопатра Акуловна!.. Только вы этого не поймете, милый капиташка, опять разсмялась она, — и не нужно! А слушать моего приказа: первое, — молчать, понимаете? Второе, — слушаться меня всегда, во всемъ попрежнему, а не то я съ вами говорить перестану. Слышали? И она повела на него тмъ знакомымъ ему соблазнительнымъ взглядомъ отъ котораго у него замиралъ духъ и подымались щеткой вс волосы на голов.

— Слышалъ! пробормоталъ онъ, окончательно сдаваясь.

— И отлично! Вотъ вамъ въ награду! И она протянула ему свою руку:- можете облобызать!..

Злосчастный капитанъ приложился къ ней какъ къ святын…

Она кивнула ему и исчезла.

Онъ долго глядлъ ей вслдъ…

«Эхъ ты судьба-мачиха!» ршилъ онъ, махнувъ отчаянно рукой, и повернулъ опять къ бесдк, гд Ашанинъ тмъ временемъ приводилъ въ чувство чуть не уморенную имъ своею измной, не по лтамъ страстную двицу Травкину.

Князь Ларіонъ, почти вовсе лишившійся сна за послдніе дни, съ восходомъ солнца былъ уже на ногахъ. Онъ тотчасъ же одлся, по своему обыкновенію, и растворилъ окно въ садъ… Утро стояло великолпное… Слезинки росы сверкали алмазною пылью на стебелькахъ уже высокихъ травъ; жаворонки звенли въ голубомъ пространств неба, и сизый туманъ шатался и бжалъ по заводямъ и извилинамъ дремавшей рки, а къ ней съ поросшаго лсомъ противоположнаго берегу, съ вершинъ и по втвямъ молодой дубовой рощи все ниже и ниже, медленно и побдно, спускался, словно занавсъ литаго золота, горячій свтъ восходящаго дня…

Но не было уже отклика ликовавшей природ въ наболвшемъ сердц князя Ларіона.

— Еще день! вздохнулъ онъ, — еще днемъ ближе къ концу!.. Когда же?… «Умереть — уснуть»! сказалось ему словами ненавистнаго ему теперь Гамлета;- а жить тяжело!.. Этотъ блескъ и свтъ… къ чему? Они ничего, ничего мн не воротятъ!..

Такое же сіяющее утро блеснуло въ его воспоминаніи. Точно вчера!.. А этому тридцать слишкомъ, лтъ… Это было въ Верон. Конгрессъ кончился…. Онъ халъ съ собственноручнымъ письмомъ государя къ императриц Маріи еодоровн. «Я нарочно избралъ тебя, зная твои способности и что теб хорошо извстно все что здсь происходило», говорилъ ему императоръ Александръ съ тою неотразимо обаятельною улыбкой которую видвшій ее разъ не забывалъ уже никогда, — «vous servirez de vivant commentaire `a ma lettre. Позжай съ Богомъ, а службу твою здсь я не забуду!..» И вотъ почтовый штулвагенъ стоитъ у крыльца занимаемаго имъ дома противъ самаго San-Zenone — одно изъ чудъ италіанскаго зодчества Изъ-за растворенныхъ дверей храма глухо гудитъ органъ: «а noctis phantasmatis libera nos, Domine!» [28] доносятся до него слова католической литіи…. Пока укладываютъ его чемоданы, онъ забгаетъ туда взглянуть въ послдній разъ на эти размры, на эти линіи, на эти дива искусства…. Австрійскій почтарь, въ высокихъ ботфортахъ и малиновой куртк, уже трубитъ къ отъзду, и жгучее италіянское солнце выкатывается изъ-за Аппенинъ и восходитъ надъ тихою Вероной. И въ блеск ослпительнаго дня мчится онъ, бодрый и радостный, по вчно зеленымъ равнинамъ Ломбардіи…. Неудержимо кипитъ молодая кровь, горитъ голова въ избытк впечатлній…. Искусство, государь, честолюбивыя грезы, и это солнце, эти зеленыя равнины, — а впереди, тамъ куда мчится онъ, подъ холоднымъ свернымъ небомъ, блаженство нежданнаго свиданія, восторгъ, и слезы, и палящіе поцлуи любимой женщины…. блокурой и синеокой какъ она, какъ H'el`ene!..

И еще опять воспоминаніе, еще одно какъ она синеокое и стройное созданіе… Miss Flora, дочь одного изъ учителей Итонской школы, въ которой онъ воспитывается съ братомъ. И ей и ему шестнадцать лтъ. Но она не замчаетъ его, не видитъ…. И вотъ онъ въ воскресенье, такимъ же раннимъ іюньскимъ утромъ, пробирается къ скамейк пансіонскаго сада, куда она ходитъ гулять съ отцомъ, и вырзываетъ на ней перочиннымъ ножомъ стихъ изъ нечитаемыхъ въ класс Amores Овидія: «Nec sine te, nec tecum vivere possum» [29] ,- и узнаютъ объ этомъ товарищи, и долго, неотвязчиво пристаютъ къ нему и дразнятъ этимъ несчастнымъ Овидіевымъ стихомъ…. а miss Flora, встртясь съ нимъ посл того, опускаетъ глаза и алетъ, но не такъ зло какъ его собственныя, шестнадцатилтнія ланиты…. О волшебные молодые дни!..

— А теперь, — и болзненно сжалъ брови князь Ларіонъ — теперь впереди одна темная могила, и до нея мука безъ перерыва и конца!..

Онъ судорожно надвинулъ на лобъ широкую круглую шляпу, взялъ трость, и вышелъ совершать свою обычную утреннюю прогулку.

Онъ шелъ, опустивъ голову, мимо полей, равнодушный къ ихъ пышной крас, не замчая какъ волнистою зыбью подъ набгами утренняго втра переливалось предъ нимъ безбрежное море колосившейся ржи, какъ ряли надъ нею блогрудыя ласточки, какъ перекликались перепела въ зеленыхъ овсахъ…. Нтъ, онъ не глядлъ, не слушалъ, не хотлъ видть…. Лучше ночь съ ея мракомъ и могильною тишью чмъ эта безпощадно смющаяся надъ нимъ радость молодой жизни!..

Онъ досадливо приподнялъ плечами и вышелъ на пыльную дорогу, шедшую отъ Сицкаго къ пробгавшему отъ него верстахъ въ пяти шоссе.

Очевидно замтивъ его, ямщикъ мчавшейся на встрчу ему тройки осадилъ на всемъ скаку своихъ хрипвшихъ лошадей; изъ телеги приподнялась толстая фигура исправника Акулина, замахала рукой, и до князя еще издалека донесся его офиціальный, подавленно храпящій крикъ:

— Графъ, ваше сіятельство, графъ дутъ!

— Русское человчество! сказалъ себ почему-то князь Ларіонъ, продолжая идти по дорог, не отвчая и неглядя на него….