Петербургскій воинъ задумчиво потянулъ во всю его длину свой шелковистый усъ.

— Какъ же вы полагаете, посл довольно долгаго молчанія заговорилъ онъ, — какъ долженъ я понимать эти слова?

— Ничего не полагаю! Твое дло! Я ему сказалъ, и отвтъ его говорю! А больше ничего не знаю!

Анисьевъ подвинулся еще ближе.

— Позвольте мн, графъ, быть съ вами совершенно откровеннымъ? — Ваша старая дружба съ моимъ дядей…

— Старая, правда! заплъ голосъ:- въ Десятомъ году на Дуна въ одной палатк спали!..

— Я еще вчера могъ замтить, началъ тотъ медленно и осторожно, — замтить что я князю Ларіону Васильевичу не имю счастье нравиться… Мн это очень прискорбно, конечно, но у каждаго свой вкусъ… насильно милъ не будешь!.. Тмъ не мене я смю полагать что князь противъ меня ничего серіознаго не иметъ, и имть не можетъ, подчеркнулъ Анисьевъ;- вы меня знаете чуть не съ самаго дтства, ваше сіятельство, знаете какъ я поставленъ въ Петербург, о служб моей слышали…

— При двор любятъ, знаю!

— Я полагаю поэтому что никакіе родные не могутъ видть въ… — онъ искалъ слова и думалъ: «какъ это трудно все выразить по-русски!» — въ искательств мною руки ихъ дочери что-либо… неумстное и слишкомъ смлое съ моей стороны, домолвилъ чуть-чуть надменно блестящій полковникъ. — А между тмъ княжна Елена Михайловна, съ самой первой минуты когда я увидалъ ее, успла внушить мн такое… преданное… чувство…

— Пятьсотъ тысячъ даетъ за нею мать теперь и столькоже посл смерти, окромя четырнадцатой части въ родовомъ имуществ! перебилъ его неожиданно графъ.

Флигель-адъютанта даже въ краску бросило. Ноздри его раздулись, онъ поднялъ на старика свои засверкавшіе глаза…

Но тотъ безмятежно и невинно сидлъ въ своей поз индійскаго Вишну, скрестивъ ножки и мрно подымая и опуская свои ладони на оконечностяхъ ручекъ своего кресла. Никакого лукаваго намренія не прочелъ, или неумлъ прочесть, прозорливый придворный воинъ на этомъ мягкомъ, одутломъ и невозмутимомъ лиц… «Старое чучело!» проговорилъ онъ про себя, и счелъ за лучшее беззаботно усмхнуться…

— Состояніе никогда не вредно, конечно… Но княжна такая — онъ опять подыскивалъ какъ бы перевести «une si аdmorable cr'eature,» и перевелъ: такое безподобное существо, — что, смю уврить васъ, графъ, еслибъ она была и совершенная безприданница, чувства мои къ ней были бы совершенно т же…

— Это хорошо! одобрилъ Вишну, — она милое дитя!..

— Мн поэтому очень было бы больно, переходя уже въ минорный тонъ, началъ опять графъ Анисьевъ, — еслибъ я дйствительно долженъ былъ встртить на моемъ, такъ-сказать, пути такое лицо какъ князь Ларіонъ Васильевичъ…. къ которому я, съ своей стороны, исполненъ величайшаго уваженія… Хотя, конечно, пропустилъ онъ вдругъ тонко, тонко, словно остріемъ иголки, — хотя у князя нтъ отцовскихъ правъ…

Ладони приподнялись снова:

— Замсто отца — дядя, опекунъ его дтей!

— Да-съ… но у княжны родная мать есть, пропустило опять такъ-же тонко остріе.

— Есть! Глупая женщина! такъ-же однозвучно проплъ опять голосъ.

Нашего полковника нсколько какъ будто огорошила такая откровенность….

— Можетъ быть, промямлилъ онъ, невольно усмхаясь однако воспоминанію той «невозможной» глупости, — умственныя способности княгини, и точно, не отличаются особеннымъ блескомъ… Но она мать, ваше сіятельство, и уже поэтому не можетъ не желать счастія своей дочери.

— И дядя племянниц того же желаетъ! А она сама разсудительная, сама ршить можетъ!

Глаза молодаго честолюбца еще разъ тревожно поднялись и погрузились въ лицо его собесдника.

— Вы думаете что… что препятствія могутъ быть со стороны княжны… лично? подчеркнулъ онъ не совсмъ твердымъ языкомъ.

— Я ничего не думаю, — я только говорю!..

Анисьеву вспомнилось вчерашнее холодное обращеніе съ нимъ Лины, которое онъ тогда приписалъ застнчивости…

Онъ сосредоточенно уткнулся взглядомъ въ одну изъ пуговицъ графскаго сюртука:

— Ужъ нтъ ли у этого стараго шута съ его «Ларіономъ» своего какого-нибудь на примт? допытывался онъ мысленно….

Вишну все также безмятежно покоился въ своемъ кресл и слегка помаргивалъ вками, — его клонило ко сну…

— А «Ларіонъ» тонкая бестія, ршилъ прозорливый флигель-адъютантъ, — на мушку не клюетъ; съ нимъ, видно, надо cartes sur table… А впрочемъ… Надо вообще ближе изучить ситуацію!.. — Позвольте оставить васъ, графъ, сказалъ онъ громко, вставая съ мста, — у васъ кажется просители?…

— Ничего, я при теб приму!

Старикъ поднялся въ свою очередь и, переваливаясь на ходу, пошелъ къ дверямъ звать Чижевскаго.

Въ комнату, вслдъ за молодымъ чиновникомъ, вошли четыре вызванныя имъ лица, «къ личному разбирательству его сіятельствомъ,» какъ значилось на язык тогдашнихъ порядковъ.

Первое изъ нихъ была просительница, молодка лтъ двадцати, одна изъ тхъ русскихъ побдныхъ головокъ, про которыхъ сложилась псня: