Тройка поравнялась съ нимъ,

— А мн ужь позвольте, ваше сіятельство, молвилъ изъ телеги Елпидифоръ, прикладывая руку къ козырьку, — доскакать до дома. Ростиславъ Михайловичъ Чижевскій очень просили тотчасъ же предувдомить ихъ чтобъ они могли встртить графа….

— Сдлайте одолженіе, скачите, слегка усмхнулся князь, — вы мн нисколько не нужны.

— Да и ты мн не нуженъ, сказалъ себ подъ носъ Акулинъ, почтительно подымая еще разъ руку къ фуражк, и помчался дале.

Еще черезъ полверсты нагнала князя Ларіона графская коляска. Старикъ не спалъ и бодро, съ видомъ знатока и любителя, поглядывалъ съ высоты своего сиднья и форменнаго галстука подпиравшаго его широкій подбородокъ на зеленя мимо которыхъ бжала дорога…. Стой! крикнулъ онъ, завидвъ пріятеля, захватилъ свою камышевую толстую палку подъ широкою слоновою ручкой, и вышелъ изъ экипажа.

— Здорово, Ларіонъ! Онъ трижды прикоснулся къ его лицу своими пухлыми щеками. И обернувшись къ хавшему съ нимъ чиновнику, не знавшему выходить ли и ему, или оставаться въ коляск:

— Шашкомъ позжай впередъ! Портфель разбери!.. Я съ Ларіономъ пшкомъ приду… Овсы у васъ хороши! не измняя тона проплъ онъ князю, — а рожь мелка будетъ! Скажи управляющему: смена чаще мнять надобно!..

— А у васъ какъ? спросилъ князь Ларіонъ, чтобы сказать что-нибудь.

— Винокурня сгорла! На двадцать тысячъ убытка! Управителя въ острогъ посадилъ; пусть судятъ! Мошенникъ! не доглядлъ!.. Что княгиня?

— Ничего…. Все та же! — Губы князя презрительно сжались.

— А именинница?… Милое дитя!.. И не дождавшись отвта:- изъ Петербурга ничего не получалъ?

— Ничего!.. Анисьевъ этотъ здсь, добавилъ помолчавъ князь Ларіонъ.

— Пріхалъ? Давно?

— Вчера вечеромъ.

— Ну, и что?

Князь помолчалъ опять….

— Княжн онъ не нравится, промолвилъ онъ наконецъ.

— Ну, и не надо! проплъ тотъ:- милое дитя!.. Ты ему и скажи: не хочетъ

— За то мать… разлюбезная невстушка моя, безъ ума отъ него!

— Пусть сама и выходитъ! засмялся графъ, приподнимая кверху свои ладони и съ палкою, которая, какъ видно, на эти случаи задта у него была ремешкомъ за большой палецъ правой руки. — Она не умная! подмигнулъ онъ князю, — а отецъ ея, я его зналъ, плутъ былъ, а умный! Покойный Канкринъ, Егоръ Францычъ, говорилъ мн: «когда, патушка, умру, на мсто мое сажайте мошенника этого, Раскаталова! Онъ и себя, патушка, не забудетъ, и Россію поміру не пуститъ»!..

Разговоръ, какъ всегда у нихъ, перешелъ на старое, общее имъ время; вспомянуты были Двнадцатый годъ, Тарутино, князь Михайло Илларіоновичъ, и въ заключеніе «благодтель», молодой герой, графъ Николай Михайловичъ Каменскій, при которомъ графъ былъ адъютантомъ, и который умеръ на его рукахъ, отравленный чашкою чая изъ рукъ жены французскаго консула въ Букурешт….

Такъ дошли они до дому.

— Хорошо! Весь вспотлъ! улыбался счастливою улыбкой графъ, входя въ отведенный ему покой…. — Игнатъ! кликнулъ онъ своего камердинера, — оботри и причеши!.. Онъ слъ предъ зеркаломъ… — Я больше не завиваюсь! почелъ онъ почему-то интереснымъ знать князю Ларіону, и ткнулъ пальцемъ на три сдые волосика торчавшіе у него на затылк.

— Я васъ оставлю, почтенный другъ, сказалъ князь, — вы, можетъ-быть, отдохнуть захотите?

— Нтъ, не хочу! Въ коляск выспался! проплъ тотъ, — а ты ступай по своимъ дламъ! Я своими займусь!

Чижевскій показался въ дверяхъ комнаты.

— Ростиславъ, здравствуй! Какъ играешь на театр?

— Увидите сами вечеромъ, ваше сіятельство, отвтилъ весело молодой человкъ, — въ грязь лицомъ не хлопнемся, Москвы не посрамимъ!.. А вы какъ създили?

— Винокурня сгорла! Мошенникъ управляющій! Подъ судъ отдалъ!.. А просьбу мщанки здшней разобралъ? вспомнилъ онъ.

— Какъ же-съ! И всхъ кого нужно вызвалъ.

— И гд они?

— Здсь, ваше сіятельство, еще со вчерашняго вечера, я такъ и назначилъ на случай, — какъ и вышло теперь, — вы рано сюда прідете.

— Распорядительный! мигнулъ на него графъ входившему Шажкову.

Шажковъ только губами повелъ.

Цлый рядъ слугъ, подъ предсдательствомъ Vittorio, вносили въ это время въ комнату на тяжелыхъ серебрянныхъ подносахъ чай, кофе, со всевозможными къ нимъ печеньями и снадобьями, и полный завтракъ изъ холодныхъ блюдъ.

— Завтракать хочете? спросилъ старикъ своихъ чиновниковъ.

— Нтъ-съ, для меня рано, отвчалъ Чижевскій, — а чаю я выпью.

— И я ничего утромъ не мъ, кром чай пью! — ладони торжественно приподнялись, — будемъ пить чай, а ты мн про мщанку доложи!

— Слушаю-съ.

Они услись за столъ.

— Просительница, началъ Чижевскій, — Ирина Михайлова, жена серебрянныхъ длъ подмастерья, Степана ирсова, бабенка, какъ изволите увидть, лтъ двадцати, и собою весьма не дурна, усмхнулся молодой чиновникъ.

— Замтилъ! подмигнулъ на него Шажкову графъ, находившійся въ отличнйшемъ расположеніи духа.

Шажковъ счелъ нужнымъ цломудренно опустить глаза.

Чижевскій продолжалъ: