Шрифт:
Пры самых, можа, празмерных дапушчэннях цяжка перабольшыць ягоны ўплыў на савецкую паэзію пасляваенных год ды і прозу таксама. Наўрад ці знойдзецца хто другі ў нашай літаратуры, хто б мог з ім параўнацца ў выхаванні маладзейшых рускіх і не толькі рускіх пісьменнікаў. Я думаю, што ў гэты жалобны час развітання разам з многімі іншымі не абмінуць яго шчырай удзячнасцю шмат якія і беларускія аўтары, пачынаючы ад Аркадзя Куляшова, творчасць якога ён заўжды надзвычай высока цаніў, да маладзейшых — А. Вярцінскага, В. Адамчыка, аўтара гэтых радкоў, чые творы ў свой час мелі гонар трапіць на яго рэдактарскі стол. Праходзячы ў яго суровую па сваёй патрабавальнасці школу літаратуры, мы спасцігалі вышыню яе ідэалаў, пазбаўляліся рэштак правінцыяльнага верхаглядства, вучыліся не баяцца несправядлівае жорсткасці крытычных прыгавораў. I калі такія прыгаворы здараліся, ён не меў звычаю пакідаць сам-насам безабароннага аўтара або паспешліва пазбаўляць яго крэдыту даверу. Наадварот: якая б няўдача ні спасцігла аўтара, калі ён паверыў у каго, дык ужо не мяняў гэтае свае веры і падтрымліваў, як толькі мог. Адступніцтва было не ў яго характары.
Літаратура ствараецца не для аднаго дня і не для якой-небудзь чарговай кампаніі — яе жыццё мераецца дзесяцігоддзямі, і кожны твор жыве тым даўжэй, чым болей у ім закладзена ад праўды народнага жыцця. Іменна клопатамі аб даўгавечнасці літаратуры і яе праўдзівасці былі прасякнуты яго вядомыя выступленні на партыйных і пісьменніцкіх з’ездах, на сустрэчах з журналістамі і чытачамі. Адказваючы на папрокі некаторых крытыкаў адносна ягонай нібыта непрыхільнасці да рамантычнай плыні ў літаратуры, ён гаварыў, што справа не ў плыні, а ў кожным канкрэтным літаратурным творы. I калі гэты твор захоплівае душу, дае чытачу жыццёвую радасць пазнання, «я менш за ўсё заклапочаны высвятленнем таго — рамантызм гэта ў чыстым выглядзе або яшчэ што. Я проста ўдзячны аўтару за добры падарунак, — гаварыў ён. — Але калі мне падносяць штосьці хадульнае, дзе жыццё даецца ў такіх умоўных дапушчэннях так званай „прыўзнятасці“, што хочацца вочы заплюшчыць ад няёмкасці, і кажуць, што гэта трэба чытаць, гэта рамантызм, то я кажу — не».
Ён часта напамінаў аб вядомай у літаратуры ісціне, што галоўным крытэрыем вартасці любой кнігі з’яўляецца ступень абавязковасці яе паяўлення ў даны час. Адмятаючы ўсе фармалістычныя штукарствы, хоць і не адмаўляючы значэння літаратурнага эксперыменту ў цэлым, ён рашуча станавіўся на абарону інтарэсаў чытача. У гэтым сэнсе ён высока цаніў такія далёка не традыцыйныя па форме, але поўныя сацыяльнага значэння творы заходняй літаратуры, як «Чума» А. Камю, «Насарог» Э. Іянеску, «Па кім звоніць звон» Э. Хемінгуэя, фільм «Евангелле ад Мацвея» Пазаліні. Разважаючы на тэму злітнасці формы і зместу, ён гаварыў, што безадказнасць, бесклапотнасць адносна формы вельмі часта цягне за сабой абыякавасць чытача да зместу твора, таксама як і бесклапотнасць адносна зместу здольна абярнуцца абыякавасцю чытача да самай вытанчанай формы.
— Мастацтва помслівае, — гаварыў ён. — Яно жорстка распраўляецца з тымі мастакамі, якія свядома ці несвядома здраджваюць яго асноўным законам — законам праўды і чалавечнасці.
I вось яго ўжо няма.
Як заўжды, сляпая і страшная ў сваім недарэчным выбары смерць вырвала яго з жыцця, і тут ніякія суцяшэнні не апраўдаюць ягонае адсутнасці сярод нас. Смуткуючы да глыбіні душы, мы, аднак, не можам нічога, апроч як на развітанне сказаць з жалобай і горыччу:
[1971]
1972
Эта жестокая память…
— Многие читатели видят в литературном произведении жизненную биографию автора. Насколько, Василь Владимирович, автобиографичны ваши произведения?
— Я не хочу разочаровывать читателя, но нельзя прямолинейно отождествлять биографию писателя с его художественными произведениями. Все обстоит значительно сложнее. Действительность, реальность в писательском тигле вступает в причудливый сплав с фантазией, воображением, уровень достоверности которого, как, впрочем, и художественность, зависит от мастерства. Не вдаваясь в профессиональные тонкости, скажу лишь, что действительно личный опыт, личное мировосприятие, гражданская позиция, мировоззрение и, наконец, биография автора имеют первостепенное значение для творчества. Именно они, разумеется, вместе с талантом, определяют успех или неуспех произведения. Во всяком случае, мой фронтовой опыт сослужил мне, как писателю, неоценимую службу…
Война застала меня семнадцатилетним пареньком в Сумской области, куда я приехал из Белоруссии. В Витебске я оставил художественное училище, решив поступить в индустриальный институт. Я приехал в Шостку в субботу, а в воскресенье уже было 22 июня… Вначале — инженерный батальон, почти круглосуточная работа по сооружению укреплений, отступление, потом военное училище. Там я получил звание младшего лейтенанта и специальность командира взвода противотанковых орудий.
Кончил войну в Австрии. На удивление, всего лишь дважды ранен. Но зато один раз… похоронен в братской могиле под Кировоградом. Все как положено: на памятнике фамилия, матери вручили официальную похоронную. А я был просто ранен…
Естественно, многое из пережитого и перечувствованного легло в основу моих повестей. Наиболее «автобиографична» «Третья ракета». События, описанные в ней, происходили в моем взводе в течение нескольких дней. Я же «спрессовал» их в одни сутки. У героев повести есть реальные прототипы. Например, командир орудия Желтых почти целиком «списан» с командира орудия моего взвода Лукьянченко. Кривенок «пришел» в повесть из моего стрелкового взвода. Не однажды встречал я на фронте Люсю и Лозняка.
События, происшедшие зимой 1944/45 года в Венгрии возле озера Балатон, послужили материалом для «Фронтовой страницы»…
Совсем иное дело партизанские повести. В партизанскую стихию я окунулся уже после войны. Многочисленные встречи с бывшими лесными солдатами, рассказы-исповеди, архивы… Меня буквально потрясло то, что я открыл для себя. Сколько героизма и мужества, причем героизма массового, всенародного! Я убедился, что партизанская тема открывает перед писателем огромные возможности.
Я долго не решался прикоснуться к ней, считая себя не в праве это делать, но затем почувствовал, что просто не могу не писать о партизанах…