Замполит был ранен и, откинувшись на локте, со страдальческим видом лежал на боку. Брюки его были сдвинуты к коленям, незнакомый боец в телогрейке, склонившись над лейтенантом, поспешно и неумело бинтовал тому бедро и низ живота. Руки плохо слушались бойца, бинт закручивался, и Гриневич раздраженно покрикивал:

— Да сильней ты затягивай! Кровью сплыву.

— Сейчас, сейчас!..

Васюков вбежал в ямку и опустился рядом.

Лейтенант коротко из-под каски взглянул на него и поморщился.

— Сволочи! — выдавил он. — Что натворили! Дразнили с одного бока, а ударили с другого.

— Командир роты приказал: всем в цепь! — сказал Васюков.

Гриневич приподнялся на локте:

— Беги, передай Пилипенко. И чтоб ни шагу назад! А то на склоне положит всех.

Васюков было поднялся бежать, как увидел поодаль старшину — громко ругаясь, тот гнал в цепь трех бойцов, которых вернул, наверно, от самого пригорка.

— Гэть! Гэть, вашу мать! Я вам покажу тикаты!

Автоматчики в цепи не стреляли, прекратили огонь и немцы.

Пилипенко устало пробежал еще немного, пока от немцев его не заслонил кустарник, затем по взмежью свернул в сторону замполита.

Однако не успел старшина добежать до впадины-ямки, как с другой стороны послышалось торопливое чавканье ног, все оглянулись — решительной походкой сюда направлялся Ананьев. Он по-прежнему был без фуражки, в наспех застегнутой на пару крючков шинели, сбоку которой непривычно болталась знакомая планшетка Ванина.

Командир роты вдруг остановился над ямкой, будто неожиданно для себя наткнулся на нее.

— Ну! — произнес он тоном, от которого у всех похолодело внутри. — Что расселись? Что расселись, так вашу мать!

Бегите дальше! Драпайте к чертовой матери!

Он уставился в какую-то точку у ног замполита и стоял так, вызывающе грозно возвышаясь над всеми. Гриневич, автоматчик, который перевязывал замполита и теперь без дела ерзал внизу, потный, усталый Пилипенко, что на беду как раз сунулся сюда, — все молчали.

— Почему драпанули? Драпанули почему? Я вас спрашиваю, старшина Пилипенко!

— Так цэ ж… обкружалы, — неуверенно начал Пилипенко и замолчал. Вскоре, однако, он уже решительнее выпалил: — А хиба мои одны драпанули?

— Ах, не твои одни! — подхватил Ананьев. — Оправдался! Выкрутился, как… Не его одни! И Ванина тоже — это ты хотел сказать?! Но Ванин на высоте остался, а ты тут! На какого же хрена тогда ты тут нужен!

Ананьев зло, раздраженно кричал.

Васюков то вскакивал, то садился — хотелось ему куда-нибудь убежать от этого командирского гнева, хотя он ни в чем не чувствовал себя виноватым. Гриневич тоже неловко застыл на боку, пытался было что-то сказать, но Ананьев никому не давал вымолвить слова. Наконец замполит вставил:

— Что материться без толку? Окапываться надо.

— Материться? — грозно сказал Ананьев. — Мало материться! Надо высоту вернуть! Поняли?

Гриневич с непроницаемой сосредоточенностью на темном, тронутом гримасой боли лице сказал:

— Вряд ли вернешь!

Ананьев не ответил и, минуту помедлив, сунул пистолет в кобуру.

Рота уже вся залегла двумя группами, на этой стороне речки не было заметно никакого движения, но позиция была тут более чем неудачная: все подходы с тыла находились на виду у немцев.

— Что ж теперь получается? — сказал командир роты, поворачиваясь лицом к высоте. — Получается, Ананьев — трепач! Донес про высоту, а сам в болоте сидит!

— Я же говорил вчера! — напомнил Гриневич. — Не надо было лезть. Пусть бы сидели, черт с ним. Приказа на атаку не было, зачем было выпендриваться!

— Ты мне про атаку не дуди! — снова загорячился Ананьев. — Атака первый сорт вышла. А вот сегодня обос…я! — закричал командир роты и повернулся к унылому Пилипенко. — Я же приказал тебе остановить взвод! Какого же ты черта сам кинулся за всеми?

— Так биглы ж!

— Видели его: биглы! И ты побежал! Ну тогда и бегай! Рядовым бегай! Я снимаю тебя со взвода! Понял?

— Знимайтэ, — покорно сказал старшина, пожимая плечами. Затем, как-то враз приняв независимый вид, стянул с головы шапку и ее подкладкой вытер с лица пот. — Така мини бида! Тьфу!

— Тебе стадом овец командовать, а не взводом! Тюфяк с мякиной!

— Та хто е.

Пулеметчик с высоты, кажется, что-то заметил на этой стороне и длинной очередью запустил через кустарник. Две пули щелкнули на краю ямы, пырснув в небо черной землей. Ананьев, однако, не шевельнулся и по-прежнему грозно стоял над ямой. Потом, не сказав ни слова, круто повернулся и стремительно зашагал к дороге.