— Чумак! — вырвалось у Васюкова.

Двое на склоне остановились.

— Чумак! — испуганно прошептал автоматчик, сидевший рядом с Васюковым. И по цепи побежало страшное слово узнавания: «Чумак!.. Чумак!.. Чумак!» А Чумак стоял, уронив голову и виновато сутулясь в своей обвисшей помятой шинельке. За спиной, явно хоронясь, что-то кричал немец с автоматом на груди, в каске, с круглой противогазной коробкой на боку.

— Шнейдер! — встрепенулся Ананьев. — Где Шнейдер?

Шнейдера сюда! Пулей!

Тем временем Чумак и немец продолжали неподвижно и молча стоять на склоне. Немец так плотно жался к Чумаковой спине, что выстрелить в него, не рискуя попасть в Чумака, было невозможно. Автоматчики в цепи загалдели, каждый по-своему понимая суть происходящего.

— От гад! Предатель!

— Какой предатель? Влип он!

— Да тикать надо! Растяпа!..

— Где Шнейдер? — рявкнул, оборачиваясь к Васюкову, Ананьев.

Но Шнейдер уже бежал. Только этот длинный, нескладный человек просто, видать, не умел спешить. Бег его скорее напоминал ленивую ходьбу с прискоком — сгорбившись, он то вяло трусил, то путано сигал по мокрому полю.

— Бегом! — крикнул командир роты.

Шнейдер наконец одолел открытое болотце, перескочил через лужу воды в канаве и с какой-то неуклюжей развалкой полез на откос. Ротный несколько мягче сказал:

— Что он кричит? А ну, послушай. Шнейдер криво передернул губами.

— Что слушать! На Чумака фрица выменивает.

Ананьев сполз ниже, а затем и вовсе отвернулся от высоты. Настала трудная пауза. В цепи все притихли. Ниже под насыпью напряжено застыл пленный обер-фельдфебель, над которым в выжидательной позе стоял Цветков.

Вдоль канавы к командиру бежал Щапа. В цепи, перебивая друг друга, галдели:

— За Чумака такого фрица? Нема дурных.

— Так что ж, Чумаку погибать?

— Тикать надо.

— Гляди, утикешь, когда на мушке держат.

— С пулемета тогда обоих. Все одно…

Три автоматчика из взвода Пилипенко принесли на плащпалатке раненого Гриневича. Лейтенант был плох и едва приподнялся с плащ-палатки, когда его опустили на землю под насыпью.

— Ты видишь, комиссар? Что делается? — не отрываясь от высоты, сказал Ананьев.

— Скверная штука, — тихим голосом сказал Гриневич.

— Ах, сволочи!

Ананьев то садился, то вскакивал и все время ругался.

— Пулемет ко мне! — наконец, приказал он.

— Пулемет — к командиру роты! — передал по цепи Щапа, и тут же появился маленький узкоглазый Батурбаев с заряженным РПД в руках. Подбежав, он взобрался на откос, и Ананьев с безучастным, каменным видом выждал, пока тот укреплял перед ним на бровке пулемет. Наконец Батурбаев щелкнул затвором, определяюще взглянув на высоту, пододвинул хомутик прицела, планка которого круто поднялась вверх, — до цели оказалось довольно далеко. Пулемет был готов, боец отстранился, уступая место командиру роты.

Автоматчики умолкли. Вдруг автоматчик вскричал:

— Ты что мне его суешь? Сам не умеешь?

Батурбаев сконфуженно переморгнул узенькими щелочками глаз.

— Умею, товарищ командир. Почему не умею?

— Умеешь! — передразнил командир роты, вытягиваясь за пулеметом. Он полежал недолго, будто даже прицелился, и опять встал, опершись об откос. Его пальцы на широкой руке едва заметно вздрагивали. — А он у тебя исправный?

— А как же! Исправный, товарищ командир!

— Где же он, к черту, исправный? — закричал Ананьев. — Он грязью забит.

Батурбаев виновато сковырнул с приклада присохший комочек грязи.

— Убирай к чертовой матери свой драндулет! — прокричал Ананьев и отвернулся. Батурбаев с готовностью подхватил пулемет и сбежал вниз к канаве.

— Цветков, давай фрица!

Цветков послушно подтолкнул фельдфебеля, и тот несмело еще поднялся и с готовностью запрыгал на одной ноге, падая рукой на откос.

— Ты сдурел? — ослабело приподнял голову Гриневич. — Или выпил лишнее? Что ты делаешь?

— А что? — непонимающе сказал Ананьев.

— Как это что? Он еще спрашивает! Ты понимаешь, чем это пахнет?

— Чем?

— Я просто не знаю! — Гриневич хотел подняться, но вдруг застонал и, откинувшись навзничь, несколько секунд молчал, закрыв глаза. — Он еще спрашивает — чем!.. С ума сойти можно!.. Ты приказ два ноля девятнадцать знаешь?

— Пошел ты!.. — не очень решительно прокричал Ананьев. — У меня рота! Видишь? А вон немцы!

В цепи опять насторожились: автоматчики, перестав копать, слушали. Цветков в это время подвел немца, и тот, плюхнувшись на землю, замер.