–  Не знаю.
– Гарри эта мысль не приходила в голову, и он несколько встревожился.
– Может быть.

–  Да нет, конечно, - рассеянно сказала Гермиона, не отрываясь от письма.

–  А ты-то почем знаешь?
– с некоторой настороженностью спросил Рон.

–  Потому что Чжоу теперь все время плачет, - рассеянно сказала Гермиона, - и за едой, и в туалете, повсюду.

–  Надо думать, поцелуи ее немного развеселят, - ухмыльнулся Рон.

–  Рон, - назидательно сказала Гермиона, погрузив перо в чернильницу.
– Ты самое бесчувственное животное, с каким я имела несчастье познакомиться.

–  Это что же такое?
– вознегодовал Рон.
– Кем надо быть, чтобы плакать, когда тебя целуют?

–  Да, - сказал Гарри с легким отчаянием в голосе, - почему так?

Гермиона посмотрела на друзей чуть ли не с жалостью.

–  Вам непонятно, что сейчас переживает Чжоу?

–  Нет, - ответили они хором. Гермиона вздохнула и отложила перо.

–  Ну, очевидно, что она глубоко опечалена смертью Седрика. Кроме того, я думаю, она растеряна, потому что ей нравился Седрик, а теперь нравится Гарри, и она не может решить, кто ей нравится больше. Кроме того, она испытывает чувство вины - ей кажется, что, целуясь с Гарри, она оскорбляет память о Седрике, и ее беспокоит, что будут говорить о ней, если она начнет встречаться с Гарри. Вдобавок она, вероятно, не может разобраться в своих чувствах к Гарри: ведь это он был с Седриком, когда Седрик погиб. Так что все это очень запутанно и болезненно. Да, и она боится, что ее выведут из когтевранской команды по квиддичу, потому что стала плохо летать.

Речь была встречена ошеломленным молчанием. Затем Рон сказал:

–  Один человек не может столько всего чувствовать сразу - он разорвется.

–  Если у тебя эмоциональный диапазон, как у чайной ложки, это не значит, что у нас такой же, - сварливо произнесла Гермиона и взялась за перо.

–  Она сама начала, - сказал Гарри.
– Я бы не… вроде подошла ко мне, а потом смотрю, чуть ли не всего слезами залила… Я не знал, что делать.

–  Не вини себя, сынок, - сказал Рон, видимо вообразив эту тревожную картину.

Гермиона оторвалась от письма:

–  Ты должен был отнестись к ней чутко. Надеюсь, так и было?

–  Ну, - Гарри ощутил неприятный прилив жара к лицу, - я вроде… похлопал ее по спине.

Еще бы чуть-чуть, и Гермиона, кажется, возвела бы глаза к небу.

–  Могло быть и хуже, - сказала она.
– Ты намерен с ней встречаться?

–  Придется, наверное. У нас же собрания ОД, правда?

–  Ты знаешь, о чем я, - в сердцах сказала Гермиона. Гарри ничего не ответил. Слова Гермионы раскрыли перед ним пугающую перспективу. Он пытался вообразить, как идет куда-то с Чжоу - например, в Хогсмид - и проводит наедине с ней многие часы. Конечно, она ожидает от него приглашения после того, что сегодня произошло… От этой мысли внутри у него что-то болезненно сжалось.

–  Ну что ж, - сухо сказала Гермиона, с головой уйдя в свое письмо, - у тебя будет масса возможностей пригласить ее.

–  А если он не хочет ее приглашать?
– сказал Рон, наблюдавший за Гарри с несвойственной ему пристальностью.

–  Не говори глупостей. Она давным-давно ему нравится.

Гарри промолчал. Да, Чжоу давным-давно ему нравилась, но, когда он представлял себя с ней вдвоем, Чжоу в этой сцене была радостной, а не той Чжоу, которая проливала слезы у него на плече.

–  А кому ты вообще пишешь этот роман?
– спросил Рон у Гермионы, пытаясь прочесть ту часть пергамента, которая свесилась уже на пол.

Гермиона отдернула ее.

–  Виктору.

–  Краму?

–  А сколько еще у нас Викторов?

Рон ничего не сказал, но вид у него был недовольный. Двадцать минут они провели в молчании: Рон дописывал сочинение по трансфигурации, то и дело раздраженно крякая и зачеркивая фразы; Гермиона неутомимо писала письмо и, исписав пергамент до конца, свернула его и запечатала; Гарри смотрел в огонь и мечтал о том, чтобы там появилась голова Сириуса и дала ему какой-нибудь совет насчет девушек. Но пламя только потрескивало и оседало, покуда красные угли не обратились в золу, и тогда, оглянувшись, Гарри увидел, что они опять остались последними в гостиной.

–  Ну, спокойной ночи.
– Гермиона широко зевнула и ушла по лестнице в девичью спальню.

–  И что она нашла в Краме?
– сказал Рон, когда они поднимались по лестнице.

Гарри подумал и сказал:

–  Наверное, он старше… и играет за сборную страны в квиддич.

–  Ну, а кроме?
– досадовал Рон.
– Мрачный тип, и всё.

–  Да, мрачноват, - согласился Гарри, целиком занятый мыслями о Чжоу.

Молча они разделись и надели пижамы; Дин, Симус и Невилл видели уже десятый сон. Гарри снял очки, положил на тумбочку и лег, но полог не задернул и стал смотреть на квадрат звездного неба в окне возле кровати Невилла. Мог ли он подумать прошлой ночью, что через двадцать четыре часа поцелует Чжоу Чанг…

–  Спокойной ночи, - буркнул справа Рон.

–  Спокойной ночи.

Может, в следующий раз - если до этого дойдет - она будет не такой печальной. Надо было пригласить ее, она, наверно, этого ждала и теперь очень сердита на него… или лежит и все еще плачет по Седрику… Он не знал, что думать. Объяснения Гермионы не внесли никакой ясности, только еще больше все усложнили.

«Вот чему нас должны здесь учить, - думал он, повернувшись набок, - как работает голова у девочек… это было бы полезней прорицаний…»