Слушать всю эту какофонию звуков было невыразимо приятно. Приемник в тесной, пыльной и грязной каморке Юры с засохшими мухами на почерневшей вате между стеклами рам будто уносил за границы стен, поднимал над крышами города в свободном полете, к небу.

Темная вертикальная планка скользила по светящемуся полю панели, щелкал тумблер, переключающий волны… И вдруг – планка замерла, поймав внятный, необыкновенно глубокий и выразительный голос.

Голос пел на английском языке. Понял на каком, так как освоил к тому времени азы этого языка. И не только понял, но и смог перевести некоторые фразы.

– Let is my people go, – пел бас, надежно пойманный радиоприемником рыжего Юры.

Он больше не трогал ручку настройки. Он слушал. Помню, что впервые, наверно, в моей короткой жизни не стало силы в ногах. Я должен был сесть. И сел на топчан, машинально отвернув простыню.

В той моей жизни было много музыки, музыки замечательной, великой. Неподалеку от нашего дома находилась филармония. Стоячие места за боковыми креслами у колонн стоили всего десять копеек. Часто ходил на концерты и слушал стоя музыку Бетховена, Грига, Баха, Моцарта…

А тут не было сил оставаться на ногах. Голос оглушил, подмял, лег какой-то радостной тяжестью на плечи, проник в легкие, в гортань, в мозг, заполнил меня всего, подчинил своей, зовущей куда-то, воле.

Рыжий Юра, сгорбившись, одно плечо выше другого, сидел на стуле с высокой спинкой. Он не шевелился.

Мы слушали голос… Он ушел как-то сразу, будто сорвался в пропасть с самой низкой, невозможной по глубине, ноты.

– Что это было? – спросил я, переведя дыхание.

Рыжий молчал.

– Что это было? – крикнул я.

– Армстронг, – Юра повернулся вместе со стулом, и по лицу рыжего я понял, что ему понравился мой крик. – Пел Армстронг – негр из США, американец. Любишь джаз?

– Еще бы? Очень люблю… А кто такой Мозес? – быстро спросил я, вспоминая слова песни и затем, чтобы сменить скользкую тему, так как прежде и слово «джаз» слышал не часто.

– Моисей, – вздохнув, ответил Юра. – Слышал о Моисее?

В тот год я думал, что обязан знать все на свете. Мало того, был уверен, что все знаю.

– А как же, – сказал я. – Он еще Иисуса Христа крестил.

– Убью, – сказал рыжий Юра. – Засушу и положу на вату кверху лапками вместе с мухами. Уйди от меня, сгинь! – Он снова повернулся к своему волшебному аппарату. Вновь темная полоска поползла по светлому полю, и волшебная разноголосица заполнила комнатенку с низкими потолками.

Поднялся. Теперь я мог стоять. И был способен доказать, что я не такой уж безнадежный идиот.

– Могу перевести, – сказал я ломающимся голосом. – Он пел: «Давай, мой народ, пойдем!» Это слова Мозеса?

– Моисея, – буркнул Юра. – Он говорит – Моисей: «Отпусти народ мой».

– Кого отпустить, негров? – спросил я. – И куда?

– Господи! – выдохнул Юра, поднялся и уставился на меня. – Ты дикий, совсем дикий, ты – чудовище. Слушай…

Он говорил долго. Хорошо помню ту лекцию рыжего Юры. Я слушал его, потрясенный открытием мира, прежде мне неведомого. Открытием своего народа и самого себя. То, о чем рассказывал хозяин каморки в большом, доходном доме на Литейном проспекте, стало продолжением голоса чернокожего певца.

Бас Армстронга, казалось, зазвучал вновь и сделал слова рыжего Юры особо убедительными. Это теперь я понимаю, что пел Армстронг о своем, униженном и бесправном народе, некогда перемещенном насильно из одной точки географического пространства в другую.

Но тогда я думал, что поет этот мощный бас обо мне, и слова псалма Армстронга написаны о моем народе, и призыв двинуться в путь обращен прямо ко мне.

Минут через пять рыжий Юра устал просвещать дикаря и вернулся к приемнику и снова забыл обо мне, увлеченный охотой за неведомыми звуками.

Я остался. Я ждал долго, пока он выключит приемник, поднимется, дернет острыми локтями за спину, с кряхтеньем расправляя лопатки, потом подойдет к окну и сдернет плед.

Дневной свет зальет его каморку, и тогда я будто впервые увижу почерневшую от давней гари из труб вату, а на ней высохших мух. Мух, которые, по уверению рыжего Юры, летом оживут и улетят на свободу через не существующую в окне форточку.