Шрифт:
— Я уж не чаяла тебя увидеть!.. Опять стреляли, ранили учителку. Господи!.. Что я пережила! Я же умру, умру без тебя! Руки на себя наложу!
— Но Катя, Катя… Я же в два раза тебя старше! Да разве можно так? — уговаривал ее Вальцов.
— Ах, да что мне за дело, кто старше, кто младше. Я жить без тебя не могу. Не губи… Хоть собачонкой, кухаркой, служанкой!.. — и опять рыдания.
Всю ночь Вальцов уговаривал Катю, но она ушла обиженной и несколько дней не показывалась ему на глаза.
И вот теперь она, Катя, услышав выстрелы, примчалась ему на помощь.
Вальцов словно очнулся, отступил в сторону, представляя на обозрение раненого.
— Кто знает этого человека?
Толпа отшатнулась, ахнула.
— Андрюха Шумилин! — первой отозвалась Катя.— Сосновский мужик. У отца его мельница.
— Там еще лежит рыжий, бородатый. Я его не видел в селе. Опознайте, это очень важно для ОГПУ.
Катя помогла ему снять кожанку.
— У меня юбка нижняя свежая. Сегодня надела.
— Рви свою юбку, Катерина. Боюсь, как бы заражение крови не получить…
Но именно это и произошло. Сначала Вальцов неделю пролежал в Рязани, потом недели две в Москве. В больнице его навестил Сазонов, старый товарищ по Питеру. Привело его сюда дело. Тот рыжебородый, сраженный пулей Вальцова, оказался для ОГПУ интересной личностью…
Сазонов и устроил пошедшего на поправку Вальцова на государственную дачу.
Софью Галактионовну Вальцов увидел на прогулке. Увидел и остановился удивленный, а потом зачем-то свернул с аллеи и укрылся за деревом. Печальная красота этой женщины поразила его. Она шла медленно, низко наклонив голову. Ее волосы были редкого пепельного оттенка, а лицо смуглое, удлиненное, с чуточку впалыми щеками, и черные, почти сросшиеся на переносье брови. Такие лица встречались на старых портретах. Красота этого лица поражала какой-то отрешенностью от жизни. Так и хотелось встряхнуть, оживить эту оцепеневшую женщину. У Вальцова даже сердце защемило от неосознанной жалости к ней. Наверное, огромной тяжести горе легло на эти хрупкие плечи.
— Кто эта красавица?— спросил он, когда Сазонов в очередной раз появился на даче.
Николай Петрович некоторое время молча смотрел вслед удалявшейся по аллее Софье и со вздохом сказал:
— Прекрасная женщина— и великая путаница.
— Не очень-то понятно, Сазоныч. Но если не можешь яснее, и это кое-что.
— Нет, отчего же. Если от тебя таиться, кому ж тогда правду говорить.
И Николай Петрович рассказал все, что знал о Пуховой.
— Вот так история! — У Вальцова на лице даже пот выступил.— А ты не боишься выпускать ее за кордон?
— Теперь не боюсь. Полонский за нее ручается. Помнишь его? И мой сотрудник в один голос с ним. Признаюсь, ее непосредственность даже меня удивила. Хотя сначала я ни Голубеву, ни Бромбергу не хотел верить. Сам посуди. В доме собираются кулаки-заговорщики, а она тайком Ленина читает. Нонсенс.
— Звучит достаточно нелепо.
— И все-таки факт — меня-то ты не зачислишь в фантазеры. Ее ум, знание иностранных языков… наконец, внешность, манеры. Для чашей дипломатической службы такие люди — находка.
— Что правда, то правда, Сазоныч. Если не вредно для дела, познакомь меня с вашей находкой.
— И познакомлю. Даже пользу предвижу. Может, развлечешь ее! Очень о детях убивается. Дочь-то уже попала в добрые руки, а пасынок крепко с кулацким отребьем связался. Думаю, потерянный человек.
В тот же день Сазонов познакомил Софью с Вальцовым.
— Бывший балтийский моряк с душою крестьянина — ныне двадцатипятитысячник Иван Вальцов. Да вот… удалец налетел на кулацкую пулю.
Софья оживилась, протянула руку.
— Не его ли я собралась лечить?
Подавая руку, Вальцов с недоумением закряхтел, взглянул на Николая Петровича.
— Его, его. Но, поди, поздновато уже. Такие богатыри сами выздоравливают.
Вальцов протестующе взмахнул здоровой рукой.
– Не слушайте его, Софья Галактионовна. Лечите, бога ради, лечите, отэтого не убудет,— проговорил он и по-мальчишески покраснел.