Шрифт:
Директор обвел взглядом рабочих, они обескураженно молчали.
— Мы же сами плодим лентяев и рвачей,— гневно заметил Разумнов.
— Да что же это такое? — оскорбленно закричал с места Максименко,— Квалифицированных рабочих зажимают… Капиталистические вывихи какие-то. Мы свою квалификацию у буржуев с боем вырывали, а не на базаре покупали.
Максименко поддержали некоторые пожилые рабочие.
— Давайте без крика,— спокойно заметил Разумнов.— Если у вас высший разряд, то и труд должен быть соответствующий. Мы наладили учет труда каждого рабочего и думаем: все это на пользу производству. Пройдет полмесяца, посмотрим, подсчитаем. Пора нам кончать, товарищи, с уравниловкой, ведь это же общее кровное наше с вами дело.
Дискуссию в цехе на том и закруглили. Но разговоров в тот вечер было много.
На следующий день было официально объявлено, что цех переходит на новую форму учета труда.
Прошло пятнадцать дней, бухгалтерия подбила итоги. Производительность на всех без исключения участках резко возросла. Новый учет обнаружил и весьма существенную особенность: оказалось, Дроздов заработал в два раза больше Максименко. Обнаружились передовики и на других участках.
— Так ответьте мне — почему у этих людей столь разительные успехи? — спрашивал начальник цеха Тарасов на цеховом собрании.
Борис задумался. Хорошо ли, плохо он работал? Наверное, иначе не мог. В первые недели было трудно. Потом втянулся, не стал так выматываться. Быстрая и точная работа вошла в привычку. Это был его рабочий ритм. Все казалось просто и ясно.
Он так и ответил, когда Тарасов обратился к нему.
— Работаю… Иначе не могу
— Вот вам сущность вопроса,— подхватил начальник цеха.— Дроздов работает так потому, что иначе он не может. Другими словами, трудиться хуже ему не велит совесть. Дело, выходит, в совести каждого. А совесть, к сожалению, не у каждого одинакова.
Максименко вспыхнул:
— Это что же, у меня совести нет?
— А сами как думаете, товарищ Максименко? Такие вопросы должны решаться только с собой наедине. Или скажем иначе: посоветуйтесь с вашим сознанием. Пролетарским, рабочим сознанием.
От возмущения у Максименко на скулах заиграли желваки.
— Вы же… вы, товарищ Тарасов, издеваетесь над рабочим классом.
Тарасов медленно поднялся, сказал сурово:
— Я хорошо понимаю ваше состояние, товарищ Максименко. Не вы сейчас говорите, ваша злость кричит. Но я решительно против того, чтобы вы получали незаработанное. К сожалению, вы — не в единственном числе, есть еще такие, как вы, и немало. Иногда и у советского человека бывает — того, промашка в сознании, к которой он, сам того не замечая, постепенно привыкает. И вот таких, забывающих о своем товарище, надо учить рублем, авось вспомнят о совести и чести.
Максименко хотел перебить Тарасова, но тот остановил его рукой:
— Вы уж позвольте мне до конца сказать. Разве честно получать, что вами не заработано? Как вы к этому относитесь, Максименко?
— У меня седьмой разряд. Я потом и кровью своей…
— О крови не станем пока. Ни с германцами, ни в гражданской вы не участвовали. Давайте о поте. Вы отрицаете, что Дроздов с пятым разрядом делает и больше и лучше вас?
— Не отрицаю, что больше… Но он молод, силен.
— Да полноте, Максименко. Сорок семь лет — это для мужчины не возраст. Думаю, что сил у вас предостаточно. На каком основании вы должны эксплуатировать Дроздова или, скажем, Кулешова, Байкина или Комиссарова? Почему они должны на вас работать?! Разве только для вас одного мы совершали революцию? Почему вы бросаете мне обвинение, будто я издеваюсь над рабочим классом? Согласитесь: у меня есть основания заключить, что совесть ваша…
Начальник цеха не успел закончить фразы — Максименко встал и вышел… Вслед за ним покинули цех еще двое рабочих.
Однако инцидент этот имел далеко идущие последствия. Вскоре в цехе появился человек в кожаной куртке с фотоаппаратом на груди. Был он молод, немногим старше Дроздова. Подошел к Сергею Кириллову, о чем-то спросил его. Бригадир указал глазами на Дроздова.
Борис в это время торопливо допивал молоко: обеденный перерыв уже кончался.
— Товарищ Дроздов?—раздался громкий возглас за спиной.
Борис обернулся, и в тот же момент вспышка магния ослепила его.