Шрифт:
— Чуть не лишился своего фарфора.
Говорил Борис подчеркнуто спокойно, с наигранной ленцой, за которой не трудно было угадать смущение.
Тамаре жалко стало парня, она чмокнула его в щеку, как делала всегда при встрече, взъерошила ему волосы.
— Чем же ты тут занимаешься, хотела бы я знать?
— Было бы желание, а заняться всегда есть чем.
— Можно глянуть?
— Гляди.
Тамара уселась за стол, схватила тетрадь, но тут же отложила и недоуменно уставилась на Бориса.
— Шпион ты, что ли? Здесь же не по-русски.
— Ага, шпион. Германский притом, нынче самый модный.
— Действительно немецкий.— Она рывком придвинула к себе толстую книгу в твердом переплете.— Интересно! Ка…пи…тал. Капитал?
— Капитал. Изучаю. Хочу богатым женихом стать.
— Не трепись. Я серьезно.
— А ты читай. Учила же в школе немецкий? Учила. Читай.
Тамара передернула плечами, прочитала:
— Карл Маркс. Значит, «Капитал» Карла Маркса? Но зачем тебе он на немецком?
— Перевожу. Я прочел на русском и ничего не понял. Понимаешь, ну — ничего! Подумал тогда: может, перевели книгу плохо. Вот я и решил сам… И запас слов поднакоплю… и, глядишь, пойму скорее. Другие-то понимают…
— Сумасшедший какой-то! Вот над этим и корпишь каждый понедельник, среду и пятницу?!
Тамара глядела на него во все глаза и чем дольше всматривалась, тем больше удивлялась.
— Господи, смешной какой!
Но глаза Тамары не смеялись.
— Борька, тебе какой год-то пошел?
— А что?
Тамара вдруг вскочила, обвила руками шею Бориса и стала целовать его: в щеки, в губы, в нос, в глаза…
— Милый ты мой!.. Да где ж ты уродился такой? Золотой ты мой! Сил моих нет!.. Жить не могу без тебя! Чурбан ты мой бесчувственный!
Тамара оступилась о горку книг, сброшенных с кушетки, и, падая, невольно потянула за собой Бориса…
Потом они долго лежали рядом и молчали. Тамара лишь изредка глубоко вздыхала, а Борис, откликаясь на ее вздохи, ласково прижимал к ее горячим губам свой палец.
Случилось то, что и должно было случиться между ними, молодыми и симпатичными друг другу людьми.
Теперь Борис был даже рад, что это наконец произошло. Клин клином вышибается, и он надеялся, что так оно и будет…
Иное чувствовала Тамара. Она чувствовала — даже то, что случилось сегодня, еще не означает победы. За Бориса ей бороться и бороться. Но Тамара не унывала, она любила Бориса: уж такая у нее судьба — само в руки ничто не дается. Она всю жизнь чего-то добивалась. Как было трудно работать и учиться в техникуме, а все-таки закончила, не бросила. Теперь надумала учиться в институте, уже документы отнесла и была принята, как отличница.
И все-таки с этого дня она почувствовала: жизнь ее стала полна до предела. У Бориса никого нет, кроме нее. А понедельники, среды и пятницы — что ж, чем бы дитя ни тешилось… Пусть себе занимается, может, и в самом деле когда-нибудь пригодится. Но ненормальность, бесперспективность, что ли, этих занятий Бориса ее порой раздражали. Она дала себе слово не вмешиваться в его жизнь и не вносить своих поправок, но однажды все-таки не утерпела.
— Слушай, Борис, ты умный, способный человек. Вон как книгами обложился. Не для вида же?
— Уверяю — читать, а не пыль пускать в глаза красивым девушкам.
Тамара улыбнулась, поколебавшись было в своей серьезности.
— Так вот я о чем, Боренька,— продолжала она деловито.— Почему бы тебе не поступить в институт?
Улыбка сбежала с лица Бориса. Он задумался. Вопрос был не праздный. Тамара сама училась, и, конечно, ей хотелось видеть его образованным. Понять ее можно.
— Видишь ли, Тамара. Я давно уже размышляю над этим… И скажу откровенно… Наладчиком станков я, кажется, становлюсь хорошим, буду — отличным. Могу добиться самых высоких степеней совершенства в этом деле. Я люблю механизмы, потому что понимаю их душу. А буду ли я хорошим инженером?
— Если любишь механизмы, что тебе помешает стать приличным инженером?
— Вот видишь… приличным.— Борис не скрывал иронии.— Этакая серединка на половинку…
— Чудо мое! А зачем в таком случае тебе книги? Ты же ведь не романы читаешь?
— Случается, и романы. Но больше научные и технические… Ну… чтобы не быть олухом. Хочется общего развития. Это смешно?
Тамара не знала, как отнестись к его словам. Ей никогда прежде не доводилось слышать ничего подобного. Учиться, видите ли, он хочет только потому, чтобы не быть олухом,