– Дождутся, дьяволы!.. Я уже предупреждал Зубатова...
– Остановившись возле Надежды Константиновны, спросил: - Вы читали в первом номере?

– Ничего я не читала: не дошла "Искра" до Уфы. Вероятно, земцы побоялись передать.

– Так для вас тут гора новостей!
– продолжал Мартов.
– В первом номере - моя статья о Зубатове. Я ему пригрозил: дождется шельмец "той поры, когда, при свете открытой борьбы за свободу, народ повесит его на одном из московских фонарей". Всю статью из слова в слово помню.
– И снова погрозил кулаком: - Поделом ему! Гончей собаке - собачья смерть!

Когда он умолк, все принялись расспрашивать Надежду Константиновну о Питере. Новости были грустные: литераторы, подписавшие протест против побоища у Казанского собора, высланы из столицы. Анненский, Вересаев, Гарин-Михайловский, Бальмонт, Чириков - на два года. Их человек пятьдесят. Поссе - на три. Калмыкова - тоже на три. Но ей, как вдове сенатора, разрешили выехать за границу. На весь срок. Она быстренько продала книжный склад и отправилась, кажется, в Дрезден.

Улучив паузу, Анна Ильинична сказала:

– Наденька, я Володю знаю, он может и забыть...

– А вот и не забыл!
– Рассмеявшись, Владимир Ильич стал рыться в газетах, сложенных стопкой на столе.

Но Анна Ильинична, опередив брата, выхватила из-под газет брошюру, еще пахнущую типографской краской, и подала:

– Вот его подарок!

– Ой, моя сибирская писанина!
– Надежда прижала к груди книжку "Женщина-работница".
– Вот нечаянная радость!

– Как журналист, подчеркиваю, - взмахнул рукой с дымящейся сигаретой Мартов, - удачная и нужная брошюра! Уверен - перепечатают в подпольных типографиях.

– Мы уже отправили ее в Россию, - сказал Владимир Ильич.
– В Псков, в Киев, на Кавказ... Она пойдет широко, особенно в фабричных районах.

Вошла Вера Засулич; здороваясь, оглядела приезжую:

– Вот вы какая! С косой! Это мне нравится. Только сразу видно русская!
– Повернулась к Мартову: - Дайте сигарету, у меня все кончились. Со вчерашнего дня не было ни дыминки во рту. Под ложечкой сосет.

– Небось не завтракали, Велика Дмитриевна?
– спросил Владимир Ильич.
– Вам бы полезно по утрам выпивать стакан молока.

– Сказали тоже!.. Да лучше табачка на голодный желудок нет ничего! От глубокой затяжки кашлянула, и узкие плечи ее вздрогнули.
– Как там Питер?

– Бурлит. Побоище у Казанского собора подлило масла в огонь. Студенты выпустили стихотворную листовку. В ней, помню, такие строчки:

Со штыком под знамя свободы

Выйдет каждый студент, как солдат!

– Отлично! Ай да питерцы!
– Владимир Ильич потер руки.
– Под красным знаменем готовы - со штыками! Молодцы! Ну, а на заводах как? Идут на помощь студентам?

– Пошли бы... Я это почувствовала за Невской заставой. Повидала там рабочих, своих бывших учеников. На Обуховском готовятся Первого мая выйти на улицу. Собираются выпустить листок. Может подняться весь район. А поднимется ли - не знаю. "Экономисты" вставляют палки в колеса.

– Опять - они!
– Владимир Ильич опустил кулак на стол.
– Об этом надо писать. Искровцы должны всюду проникнуть в комитеты, повернуть их в нашу сторону. Извини, Надя, что перебил! О Питере я не могу молчать, - он нам особенно дорог.

Вошла Инна Леман, тридцатилетняя темноглазая женщина с тонкими полукружьями бровей, секретарь редакции. Она вела за руку белокурого малыша в вельветовой курточке. Мартов подбежал к ней мелкими шажками, принял легкую ротонду, кинул на крючок:

– Димочка! (Он любил эту кличку Инны Гермогеновны.) Вам везет. И все мы наконец-то дождались! Знакомьтесь с преемницей.
– Широким театральным жестом указал на Ульянову.
– Не удивляйтесь, Надежда Константиновна. Разве вам Владимир не писал? Значит, не успел. У нас все-все решено. Отныне вы секретарь. Как говорится, вам и карты в руки. Принимайте, володейте редакционными бумагами. У Димочки, видите, руки связаны, и ей нужен отдых. Но из игры она, я знаю, не выйдет.

– Безусловно, - подтвердила Димка, кивнула всем аккуратно причесанной головой.
– Отрываться не буду. Что потребуется - сделаю.

Той порой Засулич, быстро затушив о подоконник недокуренную сигарету, схватила на руки маленького Вольдемара:

– Волька! Груздочек беленький!
– погладила ребенку волосы, мягкие, как пух, поцеловала в висок.
– Ой, как я по тебе соскучилась!

– Тетя Вель... Вельи...

– Тетя Велика, - подсказала мать.

– Вель... ика тетя, - лепетал мальчуган.
– У тебя конфетка есть?