– Мне очень приятно. Вспомнился твой приезд в Шушенское. Все-все до мелочей.

– И у меня все перед глазами.

– Теперь всегда будем вместе...

Ужинать никуда не пошли.

– У меня есть печенье. Мамины подорожники, - сказала Надежда, раскрывая корзину.

Владимир поставил на стол кружку. И Надежда достала свою:

– По-студенчески. А мамочка приедет - поможет вести хозяйство. Заживем по-домашнему.

– Расскажи еще о наших, - попросил Владимир, разливая в кружки минеральную воду.
– Только ничего не утаивай. Я привык к невеселым вестям.

Надежда рассказала о письмах Марка, которые читала у Марии Александровны, и то, что слышала от нее о Маняше и Мите.

– Была семья. Большая, дружная. А теперь...
– Владимир сдержал вздох.
– Мама в одиночестве. Говоришь, с Фридой рассталась? Значит, нелегко. Что же делать? Отсюда ничем ведь не поможешь. Будем писать, елико возможно, чаще.

Теперь они сидели по разные стороны стола, не сводили глаз друг с друга. Опять вспомнили Сибирь. И каток на речке Шушенке, и сосновый бор с богатыми россыпями рыжиков, и Журавлиную горку, и встречу Нового года в Минусинске. Вспомнили и село Ермаковское. Там их было семнадцать друзей-единомышленников. Все подписали "Протест" против кредо "экономистов". Условились держать связь, помогать "Искре". Где они, испытанные друзья? Как сложилась их судьба? На кого из них и сегодня можно положиться? От кого ждать поддержки?

Пока в работе показали себя только Лепешинские. Сильвин все еще отбывает солдатчину, кажется в Красноярске. Шаповалов где-то залечивает ревматизм, полученный в сыром каземате Петропавловской крепости. Старковы куда-то переехали из Омска, след их пока не обнаружился.

– Вот уже этого от Базиля я не ожидал. Никак не ожидал, - с горечью произнес Владимир.
– Неужели начинаем терять самых лучших людей? Вместе прошли через тюрьму и ссылку... Нет, не хочется верить. Виноваты какие-то случайности.

– О Старковых можно узнать через Кржижановских.

– Но они сами что-то задержались на станции Тайга.

– Зина писала мне: переедут в Самару.

– Надо поторопить. Ведь ссылку-то Зинаида Павловна уже закончила. А на Волге нам очень нужны люди.

– Глеб как будто нездоров.

– Нездоров? Как это не вовремя! Нам, сама знаешь, дорог каждый час, каждый человек. Правда, мы отчасти сами виноваты: не поддерживали связь. Настоящего секретаря не было. Ограничивались ответами на те немногие письма, что доходили до нас. А нам нужно самим искать людей, о деятельности агентов знать буквально все. Надо найти Оскара Энгберга: он теперь уже вернулся из ссылки. Мы с ним - помнишь?
– уговаривались о Выборге. А Финляндия нам очень важна: через нее можно проложить надежный путь для "Искры". Но более всего меня тревожит Курнатовский. Поехал на Кавказ, в горячий край. И - ни звука. Ни одного письма. Это так непохоже на него.

– Виктор Константинович дал бы о себе знать...

– Завтра же напиши на Кавказ. Есть один адрес. Пусть справятся о нем у всех, кто может его знать.

5

Проснулись рано, как, бывало, летом в Шушенском. Для умывания сливали друг другу воду на руки. Долго разговаривали. Вспомнили даже охоту в сибирских лесах. Теперь не до охоты. И ружье продано.

Причесываясь, Надежда собрала волосы на затылке в тугой узел. Позавтракали опять тем же печеньем, и Владимир пошел к Ритмейеру узнать не приютит ли их на время, пока не найдут квартиру, кто-нибудь из рабочих социал-демократов, где можно обоим вот так же пожить без прописки. Перед уходом из заветной папки, завязанной на тесемочки, достал семь листков разной длины и ширины, исписанных его торопливым мелким почерком. Первый хрустящий листок был фирменным - для писем из цюрихского Гранд-Кафе. Подал жене:

– Это написано для тебя. Под свежим впечатлением. Читай.

– То самое? Я поняла намеки в одном из твоих писем. О неладах с Плехановым?

– Да. Ты знаешь, как я с юности привык высоко ценить его! Как бесконечно уважал!.. Да ты тут обо всем прочтешь...

Надежда взглянула на заглавие "Как чуть не потухла "Искра"?", и у нее пробежал холодок по сердцу: "Сколько Володя пережил! И один. Без близких. Правда, Анюта приезжала к нему в Женеву..."

Оставшись одна, начала читать. Владимир писал сначала о Цюрихе, где Аксельрод встретил его с распростертыми объятиями. Два дня прошли в задушевной беседе. Однако без особой пользы. Павел Борисович любезно разговаривал о том о сем, но менее всего о деле. Как видно, не решался. Заметно тянул в сторону Плеханова, хотя порой льстил, что задуманное гостем предприятие для них - возрождение, что теперь и они получат возможность выступать против крайностей Георгия Валентиновича, но тут же принимался убеждать, что необходимо обосноваться в Женеве. Под крылом у Плеханова!

Из Цюриха Владимир отправился в Женеву. Там Потресов, прибывший раньше, предупредил, что Плеханов страшно подозрителен, мнителен, всегда считает себя донельзя правым, держится раздраженно, и с ним надо разговор вести осторожно, чтобы избежать его пылких реплик.

"Ничего себе предупрежденьице!
– отметила Надежда.
– И Володя, как видно, сразу сделал вывод: предпочел Мюнхен".

Читать дальше помешала Анна Ильинична. Она пришла пораньше, чтобы поговорить с Надеждой наедине. Но не успела - вошел Мартов.

– Извините, - слегка шаркнул ногой.
– Я, кажется, помешал.

– Ну что вы?
– Надежда положила листки на стол.
– Рада видеть...

Здороваясь, заметил листки:

– "Как чуть не потухла "Искра"?" Могу подтвердить: была такая угроза.
– Закурив, взмахнул длинной нервной рукой с дымящейся сигаретой. Правда, все происходило задолго до моего приезда. Всю эту "историю" я знаю со слов Арсеньева. Потресова, - пояснил он.
– И удивляюсь выдержке Ильича. Я бы не мог вести переговоры с таким спокойствием.