Great sex![12] "didquicklywhatshehated" – И это все, что он получил от женитьбы? Барух был уверен, что там на горе Эннис, трахая Джека, представлял себе Альму, но с Альмой все получилось гораздо хуже, чем с Джеком. Она сразу же залетела, и он целый год должен был обслуживать себя сам, а потом она залетела во второй раз, он получил еще целый год строгого режима. Выходило, что его женатая жизнь была никак не лучше, чем холостая. Да и, похоже, они вообще не слишком любили друг друга, оказались рядом, сошлись, потому что пора уже, потому что так принято. Эннис и Джек увидели друг друга через четыре долгих года и поняли, что тогда на Горбатой горе и был самый настоящий секс. В дешевом вонючем мотеле, и потом, все последующие годы – был настоящий секс, дружба, любовь. Они были одиноки в чужом и враждебном мире.

Барух вспомнил тонкое балетное лицо Санька со сползающей по щеке спермой. Зажиточный, тоже словечко нашел...

* * *

В последние две недели до отъезда в Израиль Борька понял, как хорошо быть зажиточным. У родителей оставалось много денег от продажи кооператива, которые надо было "с умом потратить". На что можно было в их положении с умом потратить деньги, абсолютно никто не знал. Мать все время висела на телефоне, "добывая информацию", вокруг крутилась какая–то фарца, какие–то пугающие типы, с которыми было неприятно и боязно иметь дело. Борьку, у которого никогда не водилось карманных денег, чтобы не мешал и не нудил, выставляли после завтрака из дома, от щедрот вручая зеленую трешку, или даже, страшно подумать, синюю пятерку.

Костяшка среднего пальца зачесалась, а член принял боевое положение. Барух оглянулся, нет ли поблизости Майки с Михаль, и отправился за новой порцией виски. Керен присоединилась к нему со стаканом сока, она пила лишь сухое вино, да и то не часто.

– Что случилось? – спросила Керен, – опять Кирьят Гат?

Его фирма в очередной раз расширялась, и опять на юге, в Кирьят Гате, где строился уже второй завод. Третий, то есть самый первый, давно морально устаревший, находился в Иерусалиме. Там-то Барух и работал многие годы начальником эксплуатации, не давая устареть ему физически. Все хорошо, только слишком засиделся на должности. Его работой были довольны, несколько лет назад, когда только начинался первый проект на юге, ему предложили хорошую должность, с приличным повышением, но как раз тогда родилась Майка. Барух подумал, что Керен хотела бы переехать поближе к Ашдоду, к родителям, выбросить из головы карьеру в мультифарме, взять на себя семейный бизнес – аптеку, но она об этом и слышать не хотела. А Барух, в свою очередь, не хотел мотаться из Раананы в Кирьят Гат, да еще и сидеть там заполночь. Сейчас, на втором этапе, его тоже спросили, не хочет ли он должность на юге, но сделали это скорее из уважения, нежели серьезно. Да и в свои сорок восемь он совсем не жаждал этой нервотрепки со строительством нового производства. Начальство, правда, сильно и не настаивало,

– Да нет, – ответил он, – просто пришлось задержаться.

– А что с телефоном, выключил?

– Да, а потом забыл включить.

– Хотят закрыть Иерусалим?

– Пока нет, то есть, пока не достроят в Кирьят Гате – точно нет. А потом, кто знает...

– Значит, чтобы stayin[13], надо двигаться на юг?

– Может быть, но не обязательно, Иерусалим тоже должны перестроить когда–то, но не сейчас – позже.

– В Кирьят Гат сейчас тоже ехать чуть больше часа... По шестому шоссе.

– А ты точно не хочешь войти в семейный бизнес?

– Упаси меня Бог от этой русской аптеки, да я и ни слова не пойму, что клиенты говорят. Была там как–то раз: древние старики приходят за какими–то странными лекарствами, что я и названий–то не слышала, не знаю, откуда они и берутся. Уж лучше я останусь, там где есть, и зарплата хорошая, да и спокойнее на ставке. И девочки тут привыкли, в Раанане.

– Девочкам тут хорошо...

– Точно все нормально–то? Ты редко когда refill[14] делаешь.

– Да нормально все! Просто, когда мы с тобой поженились, я мальчишкой себя чувствовал, несмотря на десять лет разницы, а теперь мне почти пятьдесят, дедом впору быть.

– Ну–ну... жена мешает тебе рефлексировать? Или уже на двадцатилетних потянуло?

– Нет, просто вспомнилась вдруг Москва, отъезд.

– Пойду загоню в постель красавиц. Приходи.

Но Барух не спешил. Он рассматривал на просвет стакан, в котором темная янтарная жидкость виски, постепенно охлаждаясь, смешивалась с тающим льдом, образуя едва заметные тени. Его поезд южного направления уже давно ушел, шесть лет назад, тогда и надо было вскакивать на подножку и мчаться вместе с ним. Тогда ему было чуть за сорок, а теперь почти пятьдесят – огромная разница.

На эти годы пришелся мировой кризис в high–tech[15]. У Баруха сохранилась толстенная папка с присланными за все это время биографиями и обращениями о приеме на работу, на которые он и не думал отвечать.

Он тогда инстинктивно сделал выбор в пользу семьи, а не карьеры, хотел проводить больше времени с Керен и девочками, а не мотаться часами по перегруженным израильским дорогам наперегонки с сумасшедшими водителями и собачиться с подрядчиками. Он просто успокаивал и себя, и Керен, когда говорил, что иерусалимский завод пойдет на реконструкцию. Барух прекрасно понимал, что гораздо легче и дешевле построить все с нуля на новом месте, чем заниматься перестройкой старого. Никто не спешил объявлять до времени о закрытии завода, но в глубине души он знал, что этот момент неминуемо наступит.

Когда Барух смотрел "Горбатую гору" во второй раз, он уже знал сюжет и обращал внимание на нюансы: как Эннис и Джек смотрят друг на друга, как двигаются, как говорят. Несомненно, думал он, их первая встреча через четыре года разлуки – лучшая сцена в фильме. Их первое объятие, которого они опасались, страшились, что, как часто бывает, встретят вместо былого друга совершенно чужого человека. Но этого не происходит, их тела притягиваются друг к другу истово, спонтанно, может быть, даже против воли, покоряясь влечению, неистребимому, всепокоряющему, животному.