За два дня до отъезда вновь выдался жаркий день, не спасала даже тенистая зелень Измайловского парка. В кино крутили все того же Флиппера, аттракционы наскучили, как приелся пломбир, эскимо и фруктовые стаканчики. В тот день они уже к двенадцати решили вернуться, Борька тайно надеялся найти пустую квартиру, чтобы предки не мешали слушать Битлз из боязни повредить дорогущий магнитофон. Они поднялись в дом, но и отец и мать были на месте, да еще в состоянии полного шока. Мать, завидев Наташку, переменилась в лице и страшно закричала:

– Как ты смеешь здесь появляться, тварь!!!

Борька, конечно, сразу встал в позу и заявил, что та не имеет никакого права, что они с Наташкой друзья, а он сам в пятнадцать лет может выбирать, с кем дружить.

– Это она его прислала!! Наводчица!

– Кого прислала-то?

– Да часа не прошло, как они тут были, бандиты проклятые!! У–у–у, тварь поганая!! – сжав кулаки, мать бросилась вперед, но Борька с отцом ее удержали. – И брат твой, уголовник, тоже с ними, тюрьма по нему плачет!!

Теперь Наташка сообразила, в чем дело – она пробормотала "Я щас, вы только подождите!" вылетела из квартиры и бросилась вниз по лестнице. Выглянув в окно, все трое смотрели вслед убегавшей во весь опор Наташке.

– Быстро она деру дала, надо было запереть, да милицию вызвать. – Мать опустилась на табуретку и тихо заплакала.

– Да вызывай – не вызывай, милиция с ними заодно, только порадуются, что жидов грабанули, – отец казался спокойным, только очень побледнел.

– Чего у нас грабить–то? Кроме чемоданов? Да и те – вон они стоят. Разве что, магнитофон... – Недоуменно спросил Борька.

Оказалось очень даже "чего". Борькиной матери улыбнулась удача "потратить с умом " остаток денег. Продавали коллекцию украшений из русских самоцветов, не вывозную, разумеется. Продавец, за деньги, конечно, сумел по своим каналам достать им официальное заключение "Не представляет художественной ценности", открывавшее дорогу через таможню. Беркманы, очень довольные собой, вернулись домой с самоцветами, а через полчаса к ним вломились бандиты с ножами и все забрали. То ли за ними следили, то ли кто–то стукнул, то ли просто невероятное совпадение, и после рассказов Наташки парни позарились на новый магнитофон.

Как–то на улице Борька сказал матери: "Посмотри – это местный хулиган – Игорь Ушкин, его сестра учится у нас в классе". Теперь же он, Борька, оказался причиной всех несчастий.

Понятно, отец лепетал: "Никто тебя не винит, ты не мог этого знать... Ты доверчивый мальчик, а подлость людская безмерна... Мы, Боря, евреи, к несчастью, чужие в этой проклятой Богом стране... Это еще раз доказывает, что... Черт с ними, с деньгами, зато послезавтра мы уже не увидим этой проклятой страны!" Мать, в изнеможении, не произнося ни слова, рыдала, сидя на шатающейся табуретке, опершись локтями на исцарапанный ножами старенький кухонный стол. Пропали огромные деньги, почти все, что было выручено за кооперативную квартиру, большая часть их бессонной с переводами, черчением, халтурой и стройотрядами жизни.

А еще через час раздался звонок в дверь. На пороге стояла Наташка с магнитофоном и деревянной коробкой в руках.

– Вот ваши вещи, – сказала она, – извините за беспокойство.

Поначалу никто не понял, что происходит. Потом Борькина мать обняла Наташку за плечи и втянула в квартиру. Потом слезы потекли еще пуще прежнего. Потом мать открыла коробку и убедилась, что все на месте. Потом она вытащила из коробки малахитовый гарнитур: кольцо, кулон, серьги – и протянула Наташке.

– Деточка, возьми вот, ты даже не знаешь, что ты для нас сделала!

– Да не надо... не надо мне этого. Я не для того...

– Наташа! Вы совершили благородный поступок, вам положена награда...

– Я – не воровка, я не отвечаю за Игоря! Не надо мне ваших драгоценностей!

– Знаете, Наташа, тогда возьмите это на память о Боре, вы ведь никогда больше не встретитесь, мы через два дня уезжаем в Израиль. Прошу вас, пусть у вас останется память о Боре! – Борькина мать вложила ей в руку украшения, обняла и поцеловала в лоб.

Наташка выбежала на лестничную клетку. Борька – за ней. Наташка, не глядя по сторонам, прямо из двери подъезда бросилась через улицу, благо машин почти не было. Борька догнал ее только на переходе через Шоссе Энтузиастов. Он попытался взять ее за руку, но Наташка вырвалась и, не говоря ни слова, перебежала через шоссе и зашагала по грунтовой аллее в парк. Время от времени она всхлипывала, размазывая по щекам слезы. Борька, не говоря ни слова, плелся за ней, держась на шаг сзади. Внезапно она остановилась и резко развернулась навстречу Борьке:

– Ты что, тоже думаешь, что я этих мудаков навела?!

– Да нет, что ты! Даже я ничего про это не знал, ну честное слово, не знал! А ты и подавно!

– Вот всегда так, никто никогда мне не верит. Это из–за Игоря все! Все думают, что если он шпана дворовая, то и я такая же, это везде повторяется, где бы мы ни жили. У меня и подруги никогда из–за него не было, мальчишки исподтишка зырят, а сами потом пальцами показывают, шепчутся, блядь, мол, она. Знаешь, Борька, ты единственный, кто ко мне по–человечески отнесся, я тогда, когда тетрадь попросила, даже не надеялась, что дашь, я, может, только из–за тебя в девятый попаду. Да в тебя все девчонки в классе влюблены! Помани только – пол–класса удавится, фифа эта рыжая, Курехина, не проси – даст! Только для вида ломается, курица прыщавая!