Шурка не переводит.

– , (Вангелис, не кричи), – просит грека.

– ! (Скажи ему, что я пойду в полицию!), – предупреждает тот.

– (Ты не можешь), – качает головой Шурка. – , , . ; … (Ты не можешь. Он сам и полиция, и закон, и Конституция. Понимаешь? Сейчас ты должен согласиться...)

– ; (А потом?)

– … (Посмотрим…)

– . (Нет. Это невозможно), – отрезает Макриянис.

Шнур наблюдает молча.

– Ну, че он орет? – спрашивает, наконец.

– Говорит, что это невозможно.

– Скажи этому чукче, что он не на базаре торгуется. Это возможно, потому что все платят. А могилы тех, кто отказался, я могу ему показать – за дополнительную плату. И эта сука будет платить, как все. А иначе я его бизнес зарублю на корню. И его самого – тоже.

Шурка молчит. Вангелис смотрит на Шнура, потом переводит взгляд на Шурку.

– . … (Я понял, что он сказал. Что у меня будут проблемы с моим бизнесом здесь).

Шурка качает головой:

– . … (Нет. Он сказал, что он тебя убьет...)

Теперь молчит Вангелис. Потом спрашивает обреченно:

– «»; (Я должен ответить «да»?)

Она кивает.

– . . (Хорошо. Переведи это).

– Он согласен платить, – говорит Шнуру Шурка.

– У него и не было другого выбора, – Шнур поднимается и вежливо протягивает на прощанье руку. – До свидания, господин Макриянис.

– , ! (Пойди заебись, пидарас!) – прощается Вангелис.

Шурка выходит следом, потом просит Шнура высадить ее в городе и долго-долго сидит в снегу на скамейке. Собирает остатки разорванных мыслей.

Всю ночь она не спит – раскачивается, сидя на диване, из стороны в сторону и думает, как помочь Вангелису. А потом думает – какого черта ему помогать? Он не обеднеет от этих десяти тысяч. И от ста не обеднеет. Абсолютно...

И уже когда начинает светать, падает поперек дивана и засыпает.

Будит – резко – звонок в дверь. И она понять не может, успела уснуть до этого дребезжания или только закрыла глаза.

– Почему спишь днем? – спрашивает Савва.

Он стоит, как обычно, прислонившись к перилам, сунув руки в карманы кожаного пиджака и глядя на нее с улыбкой. На улице уже совсем светло. Яркий зимний день. Снова...

Шурка приглаживает руками волосы.

– Проходи...

Он входит и оглядывается на нее.

– Хочешь, поедем куда-нибудь «чай пить»?

Она мотает головой:

– Нет, не хочу. Садись, Савва. Объясни мне лучше, зачем приходишь...

Он садится на единственный стул посреди комнаты.

– Просто. Не трахаться, не бойся. Ты очень красивая. Хочется на тебя смотреть. И поговорить с тобой можно. Спокойно с тобой.

– Да ты что? – смеется Шурка исчерпывающему ответу.

– Правда, просто так. Просто так, – Савва по-детски дергает массивными плечами. – Ты на других не похожа.

– Бред, – говорит опытная Шурка. – Все женщины одинаковы. Все проститутки.

Савва тоже начинает улыбаться.

– Не люблю проституток. Никакой души в них нет.

– А в тебе есть душа?

– Раз болит, значит, есть.

– Ты бандит, Савва?

Он молчит. Кажется, думает. А контуры оружия оттопыриваются под одеждой.

– Да, бандит. Как бы тебе это объяснить? Это давняя традиция...

– Бандитизм?

– Ну, смотри. Думаешь, богатыри не бандитами были? Пиздили всех направо и налево, Змея Горыныча натягивали по самые помидоры. Илья Муромец весь лес тогда держал. То же самое было, что и теперь. Это и есть порядок для Руси, – убежденно говорит Савва.

– А ты, похоже, и есть Илья Муромец – с мобильником и пейджером, – догадывается Шурка. – А Шнур твой – Добрыня Никитич. А Костик твой – Алеша Попович. Так?

– Откуда всех знаешь? – удивляется Савва.

– Люди говорят. А скажи, Савва, требовать с честных иноземных бизнесменов такой побор каждый месяц – это тоже порядок для Руси?

Савва молчит.

– Обдирать людей – это порядок?

– Эти сделки – на взаимовыгодных условиях, – отвечает, наконец.

– Кошелек или жизнь? – уточняет Шурка.

И снова Савва задумывается.

– Какую сделку имеешь в виду?

– Просто говорю.

Он поднимается и начинает ходить по комнате.

– Сделки с иностранцами? Ты не просто говоришь. Давай по правде...

– Про Макрияниса и женское белье «Ивони» слышал? – спрашивает Шурка.

– Нет, – Савва пожимает плечами.