Концерт открылся <Rape Me> и включал в себя семь других новых вещей,

записанных в феврале на Pachyderm Studios. Выступление прошло с большим

подъемом и завершилось традиционным нырянием Курта в ударную установку.

Между тем физическое и умственное здоровье Кобейна продолжало неуклонно

ухудшаться. В конце 1993 года он чуть было не бросил пить, однако в

остальном дело обстояло еще хуже. Практически каждый вечер, если он был в

Сиэтле, Курта можно было увидеть у заброшенного дома на Гарвард-авеню,

где он покупал героин. Он по-прежнему непрерывно курил марихуану и обычные

сигареты и редко ел.

Хотя друзья предпочитали об этом не говорить, всем было ясно, что Курт

стал психически неустойчивым. <Он был испуган, ему казалось, что люди

преследуют его, что его разговоры прослушиваются>, - вспоминал близко

знавший Курта репортер Фрэнк Халм. Когда в дом на Лейксайд-авеню пришли

монтеры с телефонной станции, Курт закрылся на цокольном этаже, опасаясь,

что это пришли за ним <агенты>. Кроме того, у него развился любовный бред,

и он отправил одной юной студентке-художнице семь или восемь любовных

посланий с предложением встретиться с ним в одном из сиэтлских отелей.

Когда девушка отказала, он стал звонить ей по десять раз на дню, провожал

ее до дома и в заключение послал ей кирпич, завернутый в бумагу с

запиской: <Я не одержим тобой. Я просто хотел поговорить с тобой о

концептуальном искусстве>.

Возможно, в основе странного поведения Курта лежал его давний страх

перед старостью, сопряженный с осознанием того, что в двадцать шесть лет

его лучшие годы уже остались позади. И хотя миллионам людей все еще

нравилась музыка НИРВАНЫ, росло число тех, кто считал их фирменную смесь

апатии и ярости устаревшей. Среди поклонников группы было немало и таких,

кому просто надоел беспросветный мрак гразджа. Таким образом, Курт мог

вполне реально опасаться потери своей аудитории.

<Большая часть его проблем была связана с творческим кризисом, -

рассказывал один из друзей Курта.
– В музыкальном плане это был скорее

закат, чем рассвет>. Курт стоял у истоков гранджа и в большей степени, чем

кто-либо другой, мог считаться его создателем. Он воспользовался

преимуществом писания на доске, пока она была еще практически чистой.

Теперь НИРВАНЕ приходилось конкурировать со множеством новых групп, и это

деморализовывало Курта. Всем было хорошо известно, что группе понадобилось

почти два года, чтобы выпустить альбом с новым материалом. Ходили

постоянные слухи о ее распаде. Крис открыто говорил о возможности сольной

карьеры, а сам Курт признавался, что хочет основать независимую фирму,

<чтобы записывать уличных бродяг, людей с физическими недостатками и

умственно неполноценных>.

Другим мучительным для Кобейна моментом явилось осознание им своей

трансформации из бунтаря в то, что он больше всего ненавидел - богатую

знаменитость. Ему приходилось постоянно убеждать себя в том, что его слава

вполне заслуженна, и в этом мало кто из окружающих мог его понять.

2 мая 1993 года Курт вернулся домой на Лейксайд-авеню бледным, дрожащим

и нетвердо стоящим на ногах. Позднее вечером, во время семейного обеда, на

котором присутствовали его мать и сестра, состояние Кобейна настолько

ухудшилось, что Кортни вынуждена была сделать мужу инъекцию бупренорфина

(запрещенного препарата, используемого иногда для откачивания

передозировавшихся героином) и дать ему еще кучу разных таблеток, чтобы

вызвать рвоту. После того как приехали медики и полиция, Курт был

отправлен в больницу, откуда, впрочем, его вскоре выписали. Полиции Кортни

сказала, что такие случаи происходили и раньше.

4 июня полиция вновь была вызвана в дом Кобейнов. Согласно протоколу,

<подозреваемый Курт Кобейн и потерпевшая Кортни Лав вступили в спор из-за

хранящегося в доме оружия. Потерпевшая Кортни заявила, что выплеснула в

лицо подозреваемому Курту стакан сока, в ответ на что подозреваемый Курт